Лишь в подлинности - наша благодать
 12 октября исполняется 10 лет со дня смерти Юрия Алексеевича Гастева - математика, философа, правозащитника, учителя, поэта. В науке он специализировался на математической логике, разрабатывал математические модели познания, опубликовал около ста пятидесяти работ, переводил книги зарубежных авторов. В 1970 году была напечатана его монография "Гомоморфизмы и модели". С 1967 года Юрий Гастев активно участвовал в правозащитном движении, писал и подписывал письма в защиту преследуемых диссидентов, в 1970-е он занимался изданием правозащитного информационного бюллетеня "Хроника текущих событий".
Один из друзей Юрия Гастева, философ Владимир Лефевр, в статье о нём как-то сказал, что "его жизнь не распадалась на поступки, она сама была и остаётся одним большим поступком." Каждое из многочисленных амплуа Гастева органически сочеталoсь с другими в необычайно широкую сферу его интересов, в каждом он был одинаково строг к себе и другим, талантлив и правдив. Вся его деятельность была естественным ответом живого и мыслящего человека на разнообразие окружающего мира. Так, осмелюсь предположить, что его правозащитная деятельность была не столько осознанно-спланированной борьбой за идею, сколько естественной реакцией на несправедливое притеснение ближних. Таким же образом, его поэзия была не столько раз и навсегда избранным средством самовыражения, сколько непосредственным откликом чувствующей души на неповторимость, бесконечность и красоту каждого мига.
Сын революционного поэта Алексея Капитоновича Гастева, Юрий Гастев был поэтом по восприятию мира, но сегодня его стихи известны считанным людям из круга его ближайших друзей. Среди причин этого - не позволявшая ему замыкаться на частностях обширность жизненных интересов, подчеркнутая скромность восприятия своего места в русской словесной культуре, некоторое легкомыслие в отношении к своей персоне в целом, наивно-оптимистический (а быть может, и принципиальный) отказ принимать в расчет неизбежность близкой кончины. И, как следствие - нежелание по собственной воле сооружать себе какие-либо, рукотворные или нет, памятники. Возможно, Юрий Гастев воспротивился бы и публикации приводимых здесь стихов, если бы был сегодня жив. Впрочем, я бы не хотел, чтобы кто-то из читателей судил об этом поспешно и однозначно - пусть лучше этот вопрос останется открытым.
Несколько самых известных среди друзей, и возможно не самых серьёзных, стихотворений Юрия Гастева печатались в русскоязычной прессе Америки - эпизодически, в связи с различными событиями в жизни их автора (особенно же много было опубликовано в связи с его смертью). Основное внимание во всех этих публикациях, за исключением одной, о которой речь пойдёт чуть позже, акцентировалось отнюдь не на поэзии как таковой, а на личности автора, его человеческих качествах, гражданской позиции. Стихи служили лишь иллюстрацией к биографии автора. Мне бы хотелось попытаться восполнить этот пробел и, в меру своих скромных способностей, привлечь внимание к нескольким чудом уцелевшим фрагментам поэтического наследия Юрия Гастева.
Приведённый ниже текст стихотворения "Астролог" был воспроизведен по памяти Александром Есениным-Вольпиным1 и записан мной с аудиозаписи. В нём Гастев в развернутой и красивой, но совершенно прозрачной аллегории говорит о своем отношении к окружавшей его юность действительности сталинского государства. Это стихотворение - пламенный приговор власти кровопийц, вынесенный учёным-одиночкой, живущим в "башне из слоновой кости". Под этим образом маскируется сам автор, бегущий от вызывающей омерзение повседневной реальности в мир друзей, книг и любимой музыки.
Стихотворение начинается страстной декларацией астрологом-Гастевым веры в незыблемость нравственных законов мироздания в оправе из красивых метафор, навеянных сведениями, почерпнутыми, вероятно, в университетском астрономическом кружке:
По далёким и светлым созвездиям
Ещенощно блуждает мой взор.
Каждой подлости есть возмездие,
Каждой гнусности - приговор.
Треволнения жизни бурной
Предначертаны мне в небесах,
Я повенчан кольцом Сатурна
На созвездьи Большого Пса.
Голубой, торжествующий Сириус
И янтарный Альдебаран
Проливают на мой папирус
Свет вселенского зла и добра.
Что мне глупая явь реальности,
Чёрствых истин постылый хлеб?
В межпланетной, межзвёздной дальности
Я - вершитель людских судеб.
Переход от небесных материй к непосредственному изложению Гастевым своей гражданской позиции столь же аллегоричен:
Но с недавних времён неполной
Стала звёздная книга моя -
То глухую, беззвёздную полночь
Окровавили звёзды Кремля.
Что ж, пора побывать на просторе -
Век не жить мне в отшельниках беглых -
Из холодных обсерваторий
Я спускаюсь в людское пекло.
Где ж я был эти годы, надменный?
Для кого я познанья копил?
Что мне звёзды, что вселенная,
Если я людей не любил?
И на чёрта моя астрология,
Мои бдения, мои терзания! -
В этом мрачном и смрадном остроге
Не нуждаются в предсказаниях.
Учёный-астролог покидает свою башню, чтобы со стороны взглянуть на страну, живущую под знаком кровавого созвездия Кремля. То, что он видит, приводит его в ужас. Ожесточенность Гастева против власти вполне адекватна положению человека, у которого расстреляли отца, всех членов семьи которого, за единственным исключением погибшего на войне брата Пети, долгие годы мучали в лагерях. Сам Юрий Гастев последовал за своими старшими братьями в лагерь в 1946 году, по делу, к драматизму которого благодаря личным особенностям обвиняемых примешалась некоторая доза комедии. Обстоятельства ареста Гастева достаточно интересны, чтобы быть предметом самостоятельного историографического очерка2, однако, никак не вписываются в тематический спектр данной статьи. Дело Гастева сфабриковали, воспользовавшись неуёмным юмором и фантазией его товарищей, основавших "Братство Нищих сибаритов", по подобию шутовских студенческих и гимназических союзов всех времён, для совершения регулярных совместных "возлияний" и хулиганств. Думается, что даже если бы Гастев не участвовал в этом "преступлении", то жёстких слов осуждения в адрес Сталина и вскормленной им своры убийц, высказанных в "Астрологе", было бы достаточно, чтобы инкриминировать ему статью 58 Уголовного кодекса РСФСР3:
Ожиревшие злые тупицы
Здесь диктуют дела и мысли,
Беспощадные кровопийцы
Над страною кошмаром нависли.
Впрочем, результат в обоих случаях был бы примерно одинаковым, так как достаточных оснований для обвинения в антисоветском заговоре у чекистов было множество, и ни одно из них в отдельности не было необходимым.
Приговор Юрия Гастева палачам его семьи и страны по силе заключённого в нём чувства напоминает языческие заклинания:
Вы, холодные звёзды, простите:
Не попутчик я с вами к Кремлю.
Солнце праведное, Солнце-мститель!
Заклинаю тебя и молю -
Заклинаю отцовской кровью,
Смертью лучших своих друзей,
Воцарившимся Средневековьем,
Упованьем, что быть грозе,
Заклинаю тебя, всесильное,
Неродившимся сыном моим -
Порази эту нечисть могильную
Беспощадным сияньем своим!
Разметай их гробы повапленные,
Разорви окаянные путы,
И над родиной окровавленной
Взвей кровавое знамя смуты!
Пусть и я, твой служитель верный,
Захлебнусь в этом грозном хмелю -
Непреклонно и суеверно
Я кончину благословлю.
Пусть хотя марсиане-астрологи
Убедятся в пожаре Земли,
Красный рай за колючей проволокой,
Солнце-мститель, испепели!
В аллегорическом мироздании "Астролога" божество Солнца оставляет обращенную к нему мольбу безответной. Проклиная существующий порядок вещей, учёный возвращается в свое добровольное заточение. Зло продолжает торжествовать вопреки интуициям и чаяниям ждущего ответы на свои "вечные" вопросы человека.
Но светило скользит торопливо…
Кому ведомы его цели?
Непреклонный и молчаливый,
Я иду в свою прежнюю келью.
Но и в недрах небесных раскопок
Я напрасно ищу ответ.
Я склоняюсь над гороскопом.
Ожидаю. Ответа нет.
Лишь гигантским зловещим болидом
Красит млечный хрустальный мост
Окаянная наша планида
Чёрным светом кремлёвских звёзд…
Стихотворение "…Мой веселый и глупый сосед" было, вероятнее всего, написано в период хрущёвской "оттепели" начала 1960-х. В нём автор высказывает скепсис по поводу долговечности наступившего вслед за предсмертным хрипом "вождя народов" периода относительного свободомыслия, предсказывает бесславный конец хрущёвских реформ и начало очередной полосы репрессий, подобной той, что наступила в России после взрыва бомбы, убившей 1 марта 1881 года императора Александра II:
Непреклонен в своём оптимизме
Мой весёлый и глупый сосед -
Каждый день о свободной жизни
Он вычитывает из газет.
Я - учёный, меня не купишь
На дешёвые ваши корма.
Вот вам мой здоровенный кукиш,
Не вмещающийся в карман!
Я не верю в посулы ваши,
В урожайные ваши хлеба.
Сталин круто состряпал каши,
И не вам её расхлебать.
Популярность - вот ваша карта,
Вы с Лубянкой пошли на разрыв.
Поздно! Новое Пятое марта
Поразит первомартовский взрыв.
Неизвестно, сколько вообще стихотворений было написано Юрием Гастевым, но, если их число и было значительным, то, за несколькими счастливыми исключениями, ни одно из них не сохранилось в его личном архиве. Сразу же после его смерти в лос-анджелесской газете "Панорама" появилась статья известного библиографа, собирателя поэзии русского зарубежья и шахматиста Эдуарда Штейна, которая в некоторой степени приоткрыла мне глаза на судьбу поэтического наследия Юрия Гастева. Цитирую дословно:
"У Юры было исключительно развито чувство селективности, которого так недостает многим поэтам. Почти к каждому своему стихотворению он в будущем хотел вернуться <…> для окончательной доработки. Проходили годы. Переработал ли он свои стихи, мне неизвестно. Думаю, что он их и записать-то не успел. Возможно, что у меня одного они и сохранились в том виде, в каком мне их читал в Германии сам поэт.
Лет семь назад я поделился с Юрой одним замыслом: мне очень хотелось <…> издать антологию "Сонет русского зарубежья". Для этой книги я выпросил у поэта сонет "Связь времён", который мне очень нравился . <…> Мне были поставлены определённые условия: если книга выйдет при жизни Юры, то стихотворение это я не имел права печатать, если же после, то я был вправе поступать с ним по своему усмотрению. <…>
Слово, данное Юре Гастеву4, связало меня навеки, но я рад, что хотя бы одним прозрачным сонетом я могу представить русскому читателю Поэта, который посчитал нужным забрать с собой в другой мир и свою Музу." Далее следовал текст сонета.
Написанное Штейном я тогда воспринял совершенно буквально и не посчитал возможным просить его нарушить данное обещание даже для ближайших родственников Юрия Гастева. А ведь для нас любая строчка, сознательно записанная им - это ни с чем не сравнимая возможность ещё раз, обманывая смерть, услышать его живой голос.
В 1999 году я более или менее "насовсем" вернулся из Америки в Россию, а в августе 2000-го, приехав в Нью-Йорк навестить родных, узнал, что самого Эдуарда Штейна уже нет в живых. Стало быть, обращаться с моей спорной просьбой теперь не к кому. Насколько мне известно, собранный Штейном огромный архив русской поэзии находится в городе Орандж, штат Коннектикут, в ведении его жены Ольги. Однако с тех пор моя жизнь в России стала куда более оседлой. У меня появилась жена и маленькая дочь, и, устраивая свой семейный быт, я уже два года не нахожу возможности пересечь океан. Попытки установить связь с Ольгой Штейн успехом пока не увенчались.
В этом году мне привезли из Америки диск от старого компьютера, на котором Юрий Гастев в последние годы жизни вёл дневник, писал статьи и письма, собирал материалы для незаконченной им книги об отце. За десять лет компьютерные технологии ушли так далеко вперёд, что пришлось основательно потрудиться, чтобы найти совместимые с этим диском материнскую плату и контроллер. Было испробовано два разных контроллера - безрезультатно, хотя диск явно крутится, то есть пока работает. Вероятно, специалист, который сможет (и захочет) считать с него данные, сегодня найдётся только в каком-нибудь компьютерном музее. Ещё один друг Гастева - А.П. Лавут - уверял меня, что где-то в глубине его московской квартиры находилась когда-то рукопись гастевской поэмы "Моя родословная", которую даже жена Гастева Галина считает существовавшей только в замыслах. Есть надежда и выйти на связь с наследниками Эдуарда Штейна, например, через случайных общих знакомых, которые, быть может, прочитают эту статью. Пока в России или за её пределами живы люди, помнящие Юрия Гастева, я продолжаю надеяться найти новые следы этого удивительно яркого и талантливого, неизмеримо важного для меня человека.
Здесь, в конце очерка, я хотел бы поместить упомянутый в статье Эдуарда Штейна сонет "Связь времён". В нём в совершенной поэтической форме высказано кредо Гастева об истинном смысле человеческой жизни, укоренённом в глубокой, неподдающейся фальсификации, связи между поколениями, о неосуществимости этого смысла без правдивой и мужественной исторической памяти:
Золотокудрой матери Эллады
Иссиня-смуглый незаконный сын,
Лениво-деятельный славянин,
Что так взыскует вечевого лада,
Заблудший ненавистник федаин,
Равно чужой Дамаску и Багдаду, -
Тщета сует вам общая награда.
Тщета сует. И Бог у вас - един.
О связь времен, не терпишь ты подделки.
И где б ни встал еще хоть пятый Рим -
Он сгинет, мир не обративши вспять.
С историей недолговечны сделки:
Лишь в подлинности наша благодать -
Для каждого -
свой град Иерусалим.
Благодарная память об авторе этих строк, надеюсь, будет долго согревать сокровенной радостью незатейливые труды моей собственной жизни.
7 октября, 2003.
1 А.С. Есенин-Вольпин (р. 1924) - философ, логик, поэт, правозащитник, близкий друг Ю.А. Гастева.
2 О нём Ю.А. Гастев пишет в автобиографической повести "Судьба "Нищих сибаритов", опубликованной в первом выпуске исторического альманаха "Память" (1976-1978 гг.).
3 Статья, действовавшая с 1926 до 1959 гг., предусматривала различные виды "контрреволюционных преступлений".
4 Никогда и никому не показывать остальных его стихов - примечание А.А. Ткаченко-Гастева. |
О проекте
