Не всё о Гастеве. Воспоминания о преподавателе

21-12-04 09:42

Валерий Родос

На кафедре сказали, что лекции не будет, потому что лектора уволили. Мы спросили, нам ответили. Но мы не разошлись по домам, по делам, пошли дружно в аудиторию, отведенную нам по расписанию. О жизни поговорить, пообщаться. Его не ждали. Чего ж ему приходить, если уволили. Стали собирать воедино, кто что знал. В газетах же тогда о таком не писали, по радио не говорили. Только о победах в соцсоревнованиях, и как всегда и везде все хорошо и хорошего много.

Все, что мы в совокупности знали, было в модальности «вроде бы». Не только в каждой фразе, но и перед каждым словом. Вроде бы! Будто бы в какой уж раз выдающегося математика, хотя и ни в коем случае не академика, даже не доцента, творца четвертого направления в обосновании математики – ультраинтуиционизма Александра Сергеевича Е.-В-на посадили. То ли в тюрьму по 58-ой, то ли как всегда в психушку.

Шли как раз те самые шестидесятые годы, конец их второй половины. Народ начал высовывать свои сохранившиеся умные, но все еще испуганные головы из-под одеяла. � вроде бы кто-то в безумной отваге стал собирать подписи под документом в защиту математика, просто невинного человека да к тому же и сына всенародно любимого поэта Есенина. Подписи не кого попало, и кому еще попасть может, а значительных людей. Вроде бы академиков и вроде бы математиков, и вроде бы из МГУ.

А тем самым отважным героем, собирателем подписей в защиту своего близкого друга от людоедской империи, как раз и был наш преподаватель Юрий Алексеевич Гастев. � его за это немедленно уволили и едва ли этим закончится. Однако он пришел. Мы поздоровались стоя и так и не сели. Он стал говорить как бы настраивая на предстоящую лекцию. Вроде ничего не произошло. Мы спросили:

- Вас же уволили...
- Ну, да, - как бы удивился он, - мол какое это имеет отношение к философии математики.
- За подписи в защиту Е.-В-на?
- Да много всего. Я ведь и сам по политической сидел. Ну в общем да. К тому же Алик - мой близкий друг...
- Сто подписей собрали?
- Девяносто девять...
- Все из МГУ? Все математики?
- Большинство. Но есть и физики, и философы.
- Правда, что Келдыш тоже подписал?
- Чтооо? Келдыш? – Гастев был из быстро соображающих и моментально в уме построил всю последующую мизансцену. Ну можно ли было такому живому человеку как он упустить момент и не дать, не преподать урок ученикам и за одно легонько пнуть их в место понимания ситуации в стране.
- Ну да, Мстислав Всеволодович, Президент Академии...
- Это деррррьмо? – с драматизмом в голосе и жестах сказал Гастев. У Ю. А. был какой-то легкий дефект речи, то ли «л» не четко произносил, то ли малость грассировал. От этого речь его казалась игриво катящейся и безмятежной, но зато грубоватые слова и ругательства не сглаживались, а лучше запоминались, как бы врезались.
- Он...? Он... (в этом месте были пропущены эпитеты) Конечно он НЕ подписал, - первая половина речи. Стилистический прием.
- Но может быть (в мечтательном тоне) вы имеете в виду его сестру, она тоже Келдыш, член-корреспондент АН, жена академика Новикова – прекрасная женщина! Она естественно подписала. � сам Петр Сергеевич, вы его по учебнику логики знаете, и сын их Сережа, тоже член-корр, они все конечно подписали, но этот... Как вы могли подумать...- и он сокрушенно покачал головой. Сестру Келдыш он назвал по имени, но я забыл. Полез в энциклопедию уточнить. Президент-дерьмо очень даже есть, а зато его сестры – прекрасной женщины, нет. По какому принципу они там энциклопедии собирают?
- Вас уволили. Первая реакция и очевидно негативная. Едва ли этим ограничатся. Только начало. Что по Вашему дальше будет?
- Ну, Алика едва ли отпустят. Сразу не отпустят. Они больше мнением из–за рубежа дорожат и интересуются. Вот если и там демократы подсуетятся: демонстрации, протесты... Ну а с подписантами... Подписали такие корифеи, зубры и тигры, что с ними тоже нелегко что-нибудь сделать. Однако кое-кому, самым беззащитным вроде меня, думаю врежут. Сажать не станут, теперь все как бы на виду. Пустят по организационной линии. Кого уволят, кого отстранят...

Он оказался прав. Действительно никого не посадили, но и без арестов и тюрем разобрались круто. Всех партийных выперли, пожилых, в том числе Петра Сергеевича Новикова насильно выпроводили на пенсию. Сын его был уже определен и назначен главой научной делегации, которая вскоре должна была выехать то ли в Штаты, то ли в Канаду. Делегацию обезглавили. Ну и так далее. Позже нам доверительно рассказывали, что одна из подписанток, как раз именно с нашего факультета, прогрессивная, в наших кругах очень даже известная и авторитетная дама в буквальном, а не метафорическом смысле, валялась в ногах у парткома, слезами закатывалась, как ее дурочку позорную вокруг пальца обвели бандюки антисоветские, обманом заставили подписать этот преступный документ. � ее простили и оставили. Партия из таких и состояла.

Тогда мы сказали:
- Ну и если так плохо и ничего хорошего, так зачем было лезть? Не ясно что ли с кем дело имеете?
- Да хватит уже молчать. Если будем без боязни протестовать один за другим, на ком-то они сломаются. – Ну что сказать? �деалист и герой! Пока они сломаются, скольким шеи переломают, сколько голов поснесут. Сломались они на деле Даниэля – Синявского. У впавшей в маразм власти ручки старческие слабели и уже не так крепко держали штурвал и плеть. Времена уже были не те. Не черные. Темно-серые.

А Гастев и вправду был идеалистом и героем. Верил, что таких самоотверженных героев в народе большинство. А народ, и даже его избранники, в основном – болото. Героев - как гениев. Не в каждой стране, не в любое время. К счастью оказалось, что многих и не надо. Немногих хватило.

- Да хрен с ней с философией математики, раз уж вас уволили. Пойдемте уж тогда пивка попьем вместе. Раз такое дело.
- А не попадет?
- Вам уже попало, хуже не сделают. А нам ничего не будет. Вы же не скажете! � нам незачем.

Факультет наш располагался тогда в самом центре на Манежной площади. � мы пошли в пивную, что на Пушкинской. Сам-то я пиво полюбил только в Америке, и то не очень, так что заказом и сбором денег занимались другие, а мне подвернулся анекдот, и я его рассказал. Первый по ассоциации потащил другой, я рассказал и его и следующий. Тогда я без подготовки мог подряд рассказать штук триста, но слушатели такого не выдерживали. Смеяться изнемогали. После каждой полусотни их приходилось менять. А Ю.А. смеялся хорошо. Он даже не смеялся, хохотал. Закидывал голову далеко на отрыв и заливался с повизгиваньем, похрюкиваньем с похлопыванием по коленкам и повторением ключевых слов. За всю жизнь сотням людей я тысячи анекдотов рассказал и с уверенностью утверждаю, лучше Гастева, Юрия Алексеевича никто анекдотов не покупал. � больше негде будет, скажу здесь. Все-все-все мои знакомые, кто и Гастева знал, без задержки и сомнения признавали в нем человека с прекрасным чувством юмора и вообще живого. Однако он никогда монополии на юмор не объявлял. Никогда не говорил это мол это - смешно, а вот это – дурной вкус. А вот... Ну это для другого мемуара.

Гастев же вначале пробовал сопротивляться, вставлял между моих трех-четырех свой, но скоро сдался. В какой-то момент темп замедлился и Гастев спросил:
- В чем дело?
- В сокровищнице русских анекдотов большую, а то и лучшую часть составляют те, что используют расширенный набор слов...
- Мат что ли?
- РќСѓ РґР°.
- Так давай, шпарь, я эти слова тоже знаю. Даже и смысл не забыл.
- Да... Как-то неудобно. Вы все же преподаватель, а мы студенты.
- Ну что за девичье жеманство... Ладно, тогда я и начну, чтобы убрать препятствие.

� Гастев рассказал довольно известный анекдот о том, как сов. колхозник впервые съездил в Москву, увидел там салют, вернулся домой и рассказывает. Ну вы помните: сначала ничего, ничего, ничего... потом тыц-тыц-ры-ты-тыц, как ахнет, бахнет, жахнет, бабахнет, султан-хан-шерхан, хомут тебе на бушприт, укропом в томат-огурец,.. и опять ничего, ничего... Тут для умелых большой простор в перестановках. Матерных слов много больше, чем остальных. По плотности использования табуированных слов на строчку текста - это почти рекорд. Хотя сами они звучат и повторяются без красот и падежных завихрений в основной грамматической форме. Просто заменяют слова из словаря, а не служат эмоциональными усилителями и оглушителями - как им полагается. �наче говоря, это хоть и и грубословный анекдот, но не сальный и не соленый. Однако разрешение было получено, и я выложил несколько настолько соленых, что один из моих соучеников заорал:
- Давайте убьем Родоса и съедим его с пивом.
� вправду на закуску уже не хватало. В общем прилично набрались. Несколько раз пробовали перейти на "ты", но мне так за всю жизнь и не удалось. Потом взяли такси, у Гастева еще хватило трезвости правильно назвать адрес, но в квартиру его уже не вводили по вертикали, а вносили горизонтально, то ли в первый, а может быть и вообще единственный раз в жизни, так что его семья еще довольно долго этот эпизод нам с укором напоминала.
Курс этот Гастев все же до конца дочитал и экзамены принял. Мы к нему домой приезжали сдавать, но там больше не пили. Очень обстоятельный, аккуратный, точный в деталях был человек Юрий Алексеевич Гастев.

Никто не удивится, если сонеты или слюняво-любовные стихи напишет пятидесятилетний поэт. А хоть и в шестьдесят пять. Все возрасты покорны. Но вот мемуары двадцатилетнего пацана выглядели бы непривычно. Мемуары - единственный возрастной жанр, который мне удалось вспомнить. � вот дожил, слава Богу.

Не будем говорить о таланте. Как умею, так и пишу. Умел бы лучше, так бы и сделал. � не критикуйте, а то вообще перестану. Но оказалось масса неожиданных трудностей. Ясно, что как ни напиши, будет субъективно. Как будто возможно хоть в каком жанре писать объективно. Однако что затушевывать, а что выпячивать? Вот у Надежды Яковлевны Мандельштам и Валентина Катаева в одно время про одних и тех же людей, но как по-разному! Опять же не в степени таланта дело. У нее в основном социальные, обличительные портреты, свидетельства перед Господом о том, кто кем был в Помпеях и в день их падения. С именами и датами. Личная жизнь, внешний облик, психология натуры в беглом междустрочье. Один главный персонаж и как раз не названный - О.М. чего стоит. Сам не действует, но вокруг него, в его свете только вся жизнь и происходит. У Катаева наоборот. Зашифрованные фигуры. Персонажи истории. Практически вне социального фона. Даже если догадаешься кто и чем занимался, в суде не докажешь. В какую дуду дудеть?

Да и сама память. Наша индивидуальная машина времени. Прошедшего времени.

Вот у меня в детстве память была замечательная: стихи с одного прочтения запоминал, шестизначные числа в уме умножал. С годами заржавела. Но и не в этом дело.

Сколько раз замечал, память живет своей жизнью, иногда дает сбои, что-то пропускает, что-то из других времен привносит. Собираемся с друзьями вспоминаем как весело мы же сами много десятилетий назад жили, вспоминаем - не сходится. Как на фотку смотрю - помню, что когда байдарку перевернуло, нас на левый берег выбросило, а они говорят - на правый. Я им как мы по левобережью, по степи, по равнине километров пять до деревни шли, они мне как сразу справа по ходу реки через лесочек и вышли. Может это не они были, друзья мои дорогие? А похоже, что не я. Специалисты писали, что память то услужливая, вспоминает, чего не было, а то злопамятная и мстительная черте что когда нужно и не нужно подсовывает. Не даром юристы говорят: "Врет как очевидец". А мне врать ни к чему и не хочется вовсе. Короче, пиши да оглядывайся, ври да не завирайся.

Ясно, что должно быть корректно! Нашел в энциклопедии два значения слова "корректность" 1) Тактичность в обращении с людьми, вежливость, учтивость. 2) Точность, правильность, четкость. Как же писать? Как было? Как запомнилось? �ли чтобы никому не обидно? Создавать портрет живого и тем самым грешного человека? �ли писать портрет по Лактионову: мундир, ордена, орлиный взгляд, гордый поворот... Реальное лицо или бронзовый бюст? Время да и нравы ныне таковы, что в моде мемуары, где не то чтобы без мундира, а и без штанов и подштанников, прямо во время отправления... чтобы после опубликования ни один из упомянутых не здоровался. А одному воспоминателю даже публично морду позорную побили, ту самую, которую два гения ушедшего века охарактеризовали как "красивое лицо". Не хочу никого обижать... Но ведь тогда пропадут исключительно характерные для персонажа и времени детали.

� все равно близким друзьям, а особенно родственникам не понравится. Это же как личный праздник. Цветы, подарки, торты... А что детали... Они как бы отвлекают, заслоняют. �х не заказывали. Не время сейчас. Но другого времени не будет! Один раз. Он же последний.

�ли вот другая задачка. Куда себя самого отнести? Кого выдвинуть, кого в тень отодвинуть. Ведь это же не исторический труд, а мемуарный. Он! Конечно он. В нашем случае - Гастев. Но твоими глазами... Так что же... Ты в тени гения? �ли он в твоем свете? В свете тебя... Для себя я решил постараться вообще писать без себя без "я", "мне", "мы с ним". Оказалось невозможно. Он как бы что-то говорит, но меня нет, кроме меня в жизни тоже никого не было. Ясно, что говорит, не ясно кому... Вещает может? Проповедует? На ходу бронзовеет? �ли противоположная идея - паранойя, прошу прощения? Его вносят в квартиру, но нет тех, кто несет...

Левитация. Мистика. Я и так пропустил в приведенном разговоре, что все вопросы задавал именно я. В группе я был старшим и как бы авторитетным.

�ли вот совсем уж маленькая задачка - другие имена. Ну хорошо - Гастев Юрий Алексеевич о нем и речь. Он главный герой. Правда ли нет ли - это все о нем. А иные имена. Живых еще к счастью людей. Они же могут обидеться и оскорбоиться просто из-за упоминания. Они своего разрешения не давали. Вообще. Представьте живописный портрет некоего N*. Опять же не будем о таланте и манере, но вдруг на этом портрете, на руках изображаемого, из-за его плеча, в зеркале масса иных персонажей. Да это же какая-то карикатура выйдет, шарж и еще надо посмотреть дружественный ли. Может аналогия и не вполне, но оказалось, что каждая новая фигура в мемуарах об одном требует напряжения органа деликатности. Я принял решение - инициал. Но на всякий случай я у всех этих людей прошу прощения не за возможные искажения их благородного образа, а просто за упоминание.

Друзей своих, группу свою хотел перечислить, но я ведь с иными до сих пор дружу, не хочу подставляться. Тем более, что ни в родственниках, ни в близких друзьях Юрия Алексеевича я ни в коей мере никогда не состоял. � не набиваюсь. Раза три пил с ним на брудершафт, но на "ты", на "Юра" переходил кратковременно, только в процессе выпивания рюмки. Дружба предполагает некое хотя бы приблизительное равенство в отношениях. У нас этого не было ни на одном участке. Ему это было наверное не нужно, да и мне. Это не оправдывает, но объясняет отсутствие в моем мемуаре массы жизненных деталей. Не знаю играл ли он в шахматы и насколько сильно? �грал ли в карты? Предпочитал преферанс или буру? Умел ли танцевать? Любил ли? В его кругах, среди его друзей мое место сто сорок восьмое. Я в эти круги никогда и не входил. �ногда, теперь уже не сосчитаешь сколько раз сидели за одним столом, но тоже скорее по отношению к одной науке, чем по дружеству. Так что о том, каким благородным, самоотверженным, обаятельным, нежным, добрым, заботливым Гастев был в быту и среди своих друзей я хоть и знаю, но написать пристало кому-нибудь другому.

�ли о его социальной позиции. Он сидел. Не знаю, никогда с ним не говорил за что именно. По 58-ой политической статье, но не в одном со мной лагере. Мы нашли с ним общих знакомых, например, я сидел со всей группой Покровского, почти всех их по-разному близко знал, с одним из них, Маратом Чешковым, смею надеяться, дружил. Гастев лично знал только Ренделя (в моих рассказах он фигурирует как Зундель, чтобы не узнали) но тоже - ему друг-ровесник, а мне человек из старшего поколения, даже за руку не здоровались. Про политику мы (группа) с Гастевым говорили. В общем ненавидяще-отрицающе-презрительном отношении к партии, руководству, да и всей людоедской мраксистской идеологии сходились. Однако пока я мазал всех одной бандитской краской, он в иных замечал просветы. � установки были существенно разными. Гастев был романтиком. Лучше умереть стоя! �деалист. Экстремист. Диссидент! � друзья у него были диссиденты. Я тоже был диссидентом и антисоветчиком, но только укрывшись с головой одеялом, наедине с женой Люсей. С друзьями я контрреволюционное говорил, признаюсь без пыток. Они в большинстве, тоже из понятных соображений, были членами этой партии. �м я доверял, но очень не хотел, чтобы кто-то посторонний услышал, второй раз в тюрьму я боялся.

Гастев, как молодой народник, крепко надеялся на счастье всех людей. На торжество справедливости. Всю правду выявить, виновных наказать стукачей-палачей казнить публично. А я само слово "народ" терпеть не могу. Леса не вижу, одни деревья. Думаю, что счастья на всех никогда не хватит. Как тонко не размазывай. Даже в раю. Господь счастье создал, когда "Да будет свет" сказал, вместе с ним, в первый день творения и только для одного Адама. Больше не добавлял ни разу. Ева появилась, счастье сразу трещину дало. Тем более, что народ стал плодиться, хоть свет туши. Если у кого-то много, значит другому не хватает.

А правд вообще много. Как это в русской байке: "лиса зайца гонит, волк лису дерет, человек волка стреляет. У каждого своя правда".

Гастев и его друзья, с которыми он диссидентствовал, очень высоко ставил планку порядочности. Каждый должен был, обязан был быть способен при необходимости облить себя керосином и поджечь себя за правое дело на Красной площади. А кто не может, отойди в сторону, человеком только зря называешься. А мне казалось, да и сейчас кажется, что все это - раскачивание маятника. Ну победят герои. Снесут врагам их поганые головы. А у тех друзья, потомки, последователи, апологеты. Как только наша рука колоть устанет, нам и нашим детям, внукам их невинные головы посносят до седьмого колена. Перестаньте раскачивать маятник ненависти и мести. Короче, Гастеву гордый Сатин, как в школе учили, мне Лука ближе. � кто хочет на меня кулаками стучать, пусть идет за керосином. Никакой романтики. Человек слаб, глуп, эгоистичен. Не обязательно его такого любить, но и не следует его засовывать в прокрустово ложе героизма.

Конечно, "если Родина прикажет быть героем, у нас героем становится любой". Тут ясно. Проблема возникает, если родине понадобится кто-нибудь другой. Стукачи например. Да тысячами! Выгляните на лестничную площадку. Каждый третий. Даже и серебряников не попросят ни одного, на одном энтузиазме. А если, не допусти Господь, Родина прикажет стать палачом? Пытчиком? Ротами, батальонами. Где у вас тут утюги? Где паяльники?

В неточном пересказе Дюрренматта: когда государство начинает убивать людей, оно называется Родиной. Надо пожелать-помечтать-помолиться, чтобы этого не случалось, а не корить людей за утрату деликатности в людоедской империи. Долой любые диктатуры! Государство не имеет право быть машиной для угнетения людей! Оно необходимо только для коллективной защиты всех и каждого, для предоставления любому индивидууму режима наибольшего благоприятствования... Остановите маятник! Гастеву ясно одно, а мне совершенно другое, противоположное.

Так что мне из-за этого с ним ссориться что ли?
Как-то я у него спрашиваю:
- Юрий Алексеевич, а вы не знаете, где сейчас Молотов и что поделывает? Он моментально ответил: - Меня заботит лишь, чтобы он не знал где я и чем занимаюсь.
Привожу этот ответ не как политический тезис, а как шутку юмора.
Между прочим не только я не входил в круг близких друзей Ю.А., но и он в круг моих друзей не входит. Кто он мне? Кто я ему? Я ему - один из семи слушателей его лекционного курса "Проблемы обоснования математики" на философском факультете МГУ, отношения с которым затянулись и расширились. Надеюсь, он признал бы, что в лучшую, теплую сторону. Для меня Гастев - звезда и украшение моего личного пантеона славы, замечательный человек и лучший из встреченных мной преподавателей. Вот тут я считаю себя профессионалом и готов свидетельствовать.

Оппонент на защите диссертации должен был придерживаться некоторых правил. Критиковать в пятой, предзаключительной части хвалебной речи. Критика не должна содержать более трех-четырх пунктов и сопровождалась обязательными извинениями типа: "Все это нисколько не снижает...". Хотя встречались исключения. Но мы не на защите. � я не оппонирую. Я восхищаюсь. Поэтому начну прямо с недостатков.

Не знаю где, кому и что еще читал Гастев, чтобы заработать на бытие и освободить этим сознание для размышлений о высоком. Он не был профессионалом. В том хотя бы смысле, что не читал методическую литературу. Правда, и все известные мне выдающиеся поэты не заканчивали институт литературы. А те, кто заканчивал, - выдающимися не стали. В этом смысле забавен и доказателен прецедент, когда за заслуги перед поэзией Евтушенко признали закончившим этот институт. Хотя де факто он его не заканчивал, а наоборот был из него исключен. �сключен именно за то, что подавал надежды стать выдающимся.

Подозреваю, что Гастев даже не был любителем преподавательского дела, а тяготился им. Ну что ж. Кое-кто из писателей писал, стоя в тазике с холодной водой, чтобы поскорее отделаться от ненавистного труда. Начинаю.

Как должен выглядеть хороший преподаватель МГУ например? Высокий, стройный, подтянутый. Для образцового преподавателя допустима седая прядь. Ну в общем хороший препод выглядит так же как и образцовый прораб, актер, адвокат, сталевар, инженер, стахановец - смотри плакаты советских времен.

Наличие фотографий делает словесные портреты излишними - любой мент подтвердит. Юрий Алексеевич был невысоким, сутулящимся юношей зрелых лет. С вихрами взлохмаченного кока на голове. Ну какой из него по внешнему виду хороший преподаватель? Тем более образцовый.

Ну, хорошо. Портрет не вышел. Но главное-то не во внешности. Возьмем голос, манеру излагать. Как должен говорить хороший лектор? Речь его должна быть плавной и ровной, "говорит как пишет", а предмет должен излагаться логично, последовательно, без пропусков и перескоков. Говорить гладко и складно, без словесной шелухи всяких там "вроде", "вот", "так сказать", "значит", тем более без посторонних звуков, всхлипов, свистов. Грамматические и стилистические огрехи не-до-пу-сти-мы. Лучше всего прямо читать заверенный цензурой текст. Многие так и делали. Образцовый лектор может иногда оторваться от своих конспектов и сделать небольшое отступление патриотического характера с выражением верноподданических намерений.

А Гастев? Какой-то деффект речи, никаких вообще бумажек, дома забыл. Стоит не лицом к адутории, а боком, с пяток на носки покачивается, одной рукой, другой рукой, а то и двумя сразу вихры свои треплет отчего они еще более лохматятся. Начинает фразу, останавливается, снова начинает по-другому, новыми словами, самого себя перебивает, еще и чертыхается и наконец резюмирует, что не выходит. Ужас. Набирает воздух, пыхтит, изображает размышление вслух.... Я ведь и сам этим грешил, так что в большинстве своем именно не рассуждает, ему все заранее наизусть известно, а изображает размышление. Просит нас подсказать... А мы что? Учиться пришли.

� уж совсем ни в какие ворота. Как-то я спросил у своего друга:
- А чего это у Гастева, такого ясномыслящего человека такие мутные глаза иногда? Прямо-таки оловянные, как у Марины Цветаевой?
- Да ты что, не видишь? Он же почти всегда поддатый.
Мать... Перемать! Проклятая невнимательность. Так вот почему... А... Так вот значит почему.... Вот чем объясняется... Ах я осел неприметливый.

Так что дураку ясно: никак Гастев не тянет на чин хорошего лектора. Тем более образцового.

Гастев не был лектором хорошим, был - блестящим. Фейерверкером! С искрой от самого Господа Бога. Что я и попытаюсь если не доказать, то продемонстрировать. Ну хоть собственное-то мнение мне разрешается иметь?

Тогдашний зав.каф. Александр Александрович (Сан Саныч) З-ьев. (в свою очередь очень даже заслуживающий отдельного мемуара) пробил для Гастева, отсидевшего по 58-ой политической статье и может быть еще не реабилитированного, чтение курса "Обоснование математики" для нас-третьекурсников вполне аполитичной кафедры логики. Хотя факультет у нас был очень даже идеологический, философский: научный коммунизм, марксизм-ленинизм, многие до сих пор с содроганием помнят. Хотя все же МГУ. Фирма. Нам единственным повезло: для нас его приняли, при нас уволили. Никому больше не достался.

Хороший, а тем более образцовый лектор согласно специальной сов.науке об этом, должен быть исключительным занудой. Разложит бумаги, иногда многолетней давности, по наследству перешедшие, с дырками на сгибах и читает, только странички переворачивает. Только что опубликованную книжку свою, или в лучшем случае ту, что в процессе написания. Скууучно! Если все гладко в тексте и все понятно - зачем такую слушать, только время терять, вот и пропускают лекции понятливые студенты. Я почти все пропускал. А если гладко и не понятно, то строчи конспект, может быть дома кривые корючки разберешь. Зачем это? Пусть опять-таки знающий автор сам аккуратно, грамотно и не торопясь в книжке изложит, у него небось лучше получится, чем у ничего не понимающего студента, который спешит-неуспевает к тому же голова и без того совсем другим занята. Пусть профессор напишет, издаст, а мы почитаем. Зачем лекции-то читать? Слушанье-то аудиторное зачем? Если гладко. Что добавляет это чтение вслух к чтению про себя?

Зато блестящему лектору, златоусту, за которым суденты табунами ходят, все эти правила регламентации ни к чему. Он не излагает известное в устной форме, что доступно и диктору. Лекции златоуста печатным текстом не заменишь. Его лекция - сама жизнь. Книга на основании такого курса - остылый труп. Настоящий, природный лектор лекцию свою (и никогда не чужую) и не читает вовсе. Он озадачивает, ошарашивает конкретных живых слушателей драматизмом фактов и проблем, завораживает, заражает, заставляет их думать. Может быть в первый раз в жизни.

Хорошему лектору лишь бы не мешали излагать от звонка до звонка, пусть хоть в морской бой в задних рядах гоняют, блестящий - ведет за собой, сам летит впереди всех.

Чертову тучу профессоров я перенаслушал на четырех факультетах МГУ и во всех областных центрах Сибири. Таких как Гастев знаю только двоих. Второго из скромности не помечу даже инициалом.

Один из современных мудрецов среди прочих самодельных афонаризмов высказался недавно, что "интересность" и "глубина" не совместимы (в Боровской терминологии "дополнительны" друг другу). В смысле все, что интересно - не глубоко. У мудреца так написано. А глубокое - не интересно! Кто только этим глубоко неинтересным занимается? Не знаю о чем это он. О детективном жанре что ли? � там неверно. Очередная высокомудрая глупость. Давай-ка для проверки что-нибудь наиболее глубокое. Критериев нет, но может быть этика. Так о ней, о морали и вплоть до аморальщины, едва ли не вся мировая литература. �сключительно интересно! �ли мало кому понятная теория относительности. Вот уж глубина... Омут. Так ведь уже есть значительное число изящных, не просто интересных, а увлекательных изложений. Не торопись только, вникай и перечитывай. � глубина откроется. Для очень многих мерилом научной глубины служит теорема Курта Геделя. Нелегко донырнуть самостоятельно. Но вот же американский логик Смаллиан в сказках и задачках про острова, населенные рыцарями и лжецами, медленно, последовательно, дух и ум захватывает как интересно, подбирается к самой теореме и, не снижая уровня увлекательности, доказывает и ее. Эй, мудрец! Вот пример: и захватывающе интересно и предельно глубоко.

�ли возьмем того же Гастева, Юрия Алексеевича. Он нам теорему Геделя не то чтобы строжайшим образом доказал на доске мелом, он ее сыграл в лицах, жестах и мимике. Он заставил нас сопереживать и радоваться (правда мы и не упирались), когда эта твердыня глубины (или так нельзя сказать?) сдалась и пала, и мы как могли поняли и овладели. Нельзя всего этого повторить, даже и показать, но эмоциональный шок я помню до сих пор.

Лекции у Гастева были многослойными. Сам текст, формулы, теоремы, то что изобразимо на доске. Но еще и метасоображения: как ко всему этому подступиться, что уже достигнуто, много ли осталось, и оценки - молодцы ли мы уже или надо еще поднапрячься. Еще раз, Гастев не зачитывал тему, он ее атаковал (как-то говорили о литературе, о писателях. Он сказал:
- Долго не хотел читать "Мастера и Маргариту". Друзья, родня со всех сторон советуют прочесть, настоятельно рекомендуют. Не могу. Не может быть хорошим писатель, чьи пьесы идут во МХАТе. Уговорили - прочитал! Потрясающе!
- "За мной, читатель!" - в некотором восторге подсказал я.
- Не только это... Ну, да и это. Но почему это?
- Так это же Ваш стиль! Эпиграф ко всему Вашему курсу...)

Начинал он с характеристики предстоящей нам операции на фоне других, в связи с другими научными, общенаучными, метанаучными и философскими проблемами. Он рисовал схему оборонительных рубежей проблемы, расположения главных трудностей, планировал какие необходимо будет доказать предварительные леммы, откуда будет нанесен главный, завершающий удар. Напоминал все ранее доказанное, что нам пригодится в сегоднешнем бою. Уже почти добравшись до цели, он мог вдруг остановиться и даже отступить. � начинал с другой стороны, и пробившись почти к цели, показывал место, до которго мы дошли в ходе прошлого незавершенного штурма. �ли рассказывал пару анекдотов по этому поводу. �ли по другому, к делу не относящемуся. Так, для разрядки и разминки затекших мозгов. Тут я его не перебивал и не конкурировал.

Он так и начинал иногда лекции:
- Сегодня я собираюсь рассказать вам о...
Но если тема окажется сложнее, чем позволяет мой контакт с вами, и вы будете слишком часто отставать, короче если я, если мы вместе.., то...
Я говорю только о методе. Лично у Ю.А. и, как мне думается ни у кого более, я позаимствовал несколько приемов. Скорее принципов чтения лекций.

Определенность. Всегда, по несколько раз в ходе одной лекции определяться: для чего это говоришь, зачем в эту сторону заехал, как далеко в ходе лекции ушли от каких именно установок и как далеко еще добираться до назначенной и сформулированной цели. Когда Гастев только начинал свой курс, он сказал:
- Не думайте и не помышляйте, что прослушав то, чем я собираюсь с вами поделиться, или после экзамена, вы сразу станете специалистами в этой области. Этого не будет, и я не ставлю ни перед собой ни перед вами такой цели. Но! Если кто-нибудь из вас всерьез заинтересуется этой тематикой и начнет самостоятельно изучать материал непрерывно углубляясь, то надеюсь мой курс послужит надежным путеводителем, схемой проблем и методов. Для тех же из вас, кто пройдет мимо и предпочтет заниматься чем-нибудь другим, полегче, мой курс тоже может оказаться полезен, чтобы среди коллег-специалистов не ляпнуть об этом какую-нибудь глупость.

Ах, как хорошо он это сказал! Может не сам придумал, но разве в этом дело. Никто-никто не был так внятен и ответственен в деле определения что для чего и почем. Лично-то для меня этот курс стал одним из самых любимых. В Томском госуниверситете я читал его в трех разных вариантах: для философов, в практически бесформульной, обнаженно идейной версии. Для старшекурсников мехмата. �м несколько теорем, но главное с упором на место проблем обоснования среди прочих внутриматематических дисциплин. � самый большой: на факультете повышения квалификации для преподавателей математики сибирского региона. В основном кандидаты наук. Редко доктора. Двадцать пять лекций. Очень внимательно слушали, много вопросов задавали. Задавали вопросы, аж из рядов выскакивали, кулаками размахивали. Тревожились. Озадачивались.

Объемность. Даже если двигаешься споро, цель видна и методы ее достижения прозрачны (одно из любимых словечек Ю.А.), остановись и попробуй другой путь, не теряя из виду достигнутого и предлагая слушателям, подталкивая их, самим выбрать наилучшее решение проблемы. Это создает объемное всестороннее знание, понимание предмета, его место и связи с другими темами и проблемами. Теорема Пифагора становится понятной после любого ее корректного доказательства. Но узнав несколько других, не школьных доказательств, можно полюбить ее. Эмоционально прибывает. Некая радость и надежда, что в нашем мире есть место совершенству. Действительно знает местность не тот, кто прошел от точки А к пункту Б строго по азимуту, а кто проходил этот путь многократно и по-разному. � может прийти к этому Б из любой точки, где случайно оказался.

А с этим связано общее требование к преподавателю. Препод должен знать свой предмет насквозь. Во всех четырех проекциях. Нужно уметь выигрывать эту партию не только так, как в книге написано, как научные предки завещали, а как угодно! За какую бы фигуру ни взялся. �спользуя любой случайный, даже отвлеченный интерес слушателя, не относящийся к теме вопрос как подсказку, так чтобы на ниточке, на бикфордовом шнуре этого интереса не просто поставить мат проблеме, но доказать аудитории, что ты победил. С ее помощью.

�ногда мы встречались с Гастевым случайно, круги-то одни и те же. Кто-то из классиков из-за рубежа приехал лекцию почитать, или конференция незначительного масштаба. Мы здоровались издалека, он жестом спрашивал есть ли что-нибудь новенькое. Всегда находилось. �з этих редких и беглых встреч запомнились две. Одна смешная историйка, другая как бы серьезная. Выделили в �нстиуте Философии АН большую аудиторию под какой-то симпозиум или еще что. Народу набилось больше, чем специалистов. С большой дистанции мигаю Юрию Алексеевичу, мол есть свежатинка. Дождались перерыва. Все вывалили, тогда еще почти все курили. Остались только мы да Виктор Константинович Финн.
- Ну, - торопит меня Гастев, - тоже ведь и покурить хочет успеть.
- Да стесняюсь я как-то при Викторе Константиновиче. Я у него свою первую курсовую по многозначным логикам писал на втором курсе. Не слишком лестное воспоминание.
- Это проехали. Что-нибудь еще?
- Анекдот у меня крутоватый, даже не знаю...
Гастев критически осмотрел Финна и сказал:
- Витя знает все слова русского языка.
А не в словах было и дело. Анекдот был великолепный, один из самых моих до сих пор любимых. С жестами. Не буду жесты в слова переводить, но очень смешной. Рассказал. � тут самое смешное и запомнившееся. Гастев ушел от меня делать круги по опустевшему залу гусиным шагом. На уроках физкультуры в школе нас учили так ходить в глубоком приседе. При этом он клекотал, хохотал, хлопал себя по коленям и заду и непрерывно повторял главные жесты. А Финн... Худой и на вид не вполне здоровый Виктор Константинович, наклонился к моему уху и доверительно, но подряд многократно говорил:
- Это очень хороший анекдот, это действительно замечательный анекдот...
Но кажется так ни разу и не улыбнулся.
Второй эпизод из незначительных таков. Как-то, может и в гостях на банкете у общего знакомого, я рассказал ему несколько шуток подряд и вдруг он сделался как бы серьезным. Как бы озадачился. � говорит:
- Знаешь... Надо тебя с Левадой познакомить. Только за такое обилие анекдотов и умение их рассказывать, Юра тебе и прописку московскую устроит и работу найдет.
Естественно ничегошеньки из этого не получилось. Мне и другие люди, куда более партийные и потому влиятельные, чем Гастев всякие предложения по устройству судьбы делали. Но с моей биографией, беспартийностью и национальностью, да и то с большой дружественной помощью видных логиков супругов Смирновых и лучшими рекомендациями меня никуда ближе Томска не взяли. Это уж потом я сам в Америку с Божьей помощью уехал.

Пригласил Гастев нас всех на защиту своей диссертации. Сколько раз я слышал фразу: "Мы присутствуем при защите недюжинной, незаурядной диссертации"? Да столько же, сколько сам на защитах присутствовал. Бывало, заурядней не сыщешь. Ни одной не только своей, но хоть не слишком затасканной идейки, а и для той - "значительно выше среднего уровня". Что же это за уровень такой? Там где "ни мысли плодовитой, ни гениям начатого труда"? Так эта и не значительно, и вообще не выше.

А вот защита Гастевым была действительно не рядовой. Ничего подобного не припомню. Отзыв ведущей организации был выдержан в духе оды творцу. "Вся сколько-нибудь значительная зарубежная около логическая литература, или тексты по проблемам обоснования математики, были либо переведены Ю.А. Гастевым, либо перевод осуществлялся под его редакцией. Он является живым классиком по всем этим проблемам. Не имея даже степени кандидата...". Панегирик. Хорошее начало.

Оппоненты были подобраны тщательно. Все они были из самых авторитетных, часто цитируемых. Это очень важно, но не в первую очередь. Тут как раз тонкость. Момент напряжения органа деликатности. Не добиваюсь согласия. � не верю в него. Хочу чтобы правильно поняли. Возражать не нужно, переубедить меня невозможно и перестаньте раскачивать маятник! Какой-то изъян ментальности, самый главный вопрос бытия "Кто виноват?". Даже научные проблемы, через призму этого вопроса. Все ходят если не в виноватых, то в подозреваемых. Сами что ли так хотите? Прекратите искать виновных. Уже наняты компетентные органы. Держитесь подальше. Да кстати и оправдываться перестаньте. Время было такое!

Когда крыс сажают в железную бочку, они начинают пожирать друг дружку. � последняя оставшаяся, становится законченным каннибалом. Конечно, люди не крысы. Однако... Пространства побольше - шестая часть суши, нет железной бочки. Зато есть железный занавес. Жестокий эксперимент на выживание. Миллионы не прошли, не дожили. Большинство людей (все кроме героев) вопрос, что главней жизнь или порядочность, решают однозначно. Без всяких курсов осваивают каннибализм. Живучие интеллигенты, где могут вегетарианскую соломку раскидывают, страхуются-перестраховываются. Взрастает племя молодое, незнакомое если не прямо людоедов, то на все согласных прохиндеев. В партию со всех сторон лезут и прорываются. Все же поплавок, подспорье.

Те, кто прямо или потихоньку боролись против режима или хотя бы возражали, были разосланы по лагерям, оставшиеся кучковались у керосинных лавок. Среди докторов любых наук таких быть не могло. Тем более среди философов. Но и тут. Были люди хоть и приспособившиеся, участвующие в общегосударственной прохиндиаде, но... как бы это выразиться... Те, кто сохранил некий уровень порядочности. Тень ее. Не вполне утратили лицо. Они делились друг с другом там и тутиздатом, непроверенными цензурой анекдотами. В конспиративной обстановке якшались с героями. Морально, а иногда и материально поддерживали их. Старались не стучать. Вообще избегали делать открытые гадости, подлости и мерзости, а если уж и приходилось, то делали это без удовольствия. �ногда государство их так прижимало, что они подписывали гнусные письма против героев и борцов, но очень этого стеснялись... Не герои короче, но сочувствующие.

Вот из таких в оппоненты Гастеву были избраны самые надежные и стойкие. � первый же сразу подтвердил мнение ведущей организации, что обсуждаемая работа намного превосходит требования, предъявляемые не только к кандидатской, но самой наираспродокторской диссертации. Кроме того, эта работа может быть успешно защищена и на степень не местных прохиндейских, но уважемых математических наук. После такого повторного захода в сторону докторской диссертации председатель совета, человек весьма блеклой наружности со скучающим лицом, вяло встал и заунывным голосом объявил, что совет по составу своему неполномочен присуждать докторские, но только кандидатские степени и он убедительно просит, чтобы впредь...

Ну ладно! Всерьез никто и не собирался. Это все та же соломка, поплавки, приспособления, чтобы прорваться. � нас не остановишь! Свернуть режим не можем, но героя отстоять - все сделаем. � тогда весьма изощренный в закулисных делах, каверзах, интригах оппонент, закаленный в публичных битвах записных демагогов (оба весьма достойны собственных мемуаров. Если доживу, мне много есть чего хорошего и о каждом из них сказать. Но всему свое место), объявил, что специально справлялся в ВАКе и удостоверился в следующем.

Как известно, диссертант обязан к моменту защиты иметь как минимум две опубликованные работы. Реальная среднестатистическая цифра по стране - 3.14 опубликованные статьи. Растет умосостояние советских диссертантов. Однако не было случая, чтобы кандидатсткую диссертацию защищал человек, опубликовавший сто шестьдесят восемь статей и не в каких-нибудь задрипанных аспирантских сборниках, предназначенных для публичного сожжения сразу же после выхода из печати, а в самых уважаемых академических изданиях, включая энциклопедии (посмотрите пятитомную философскую энциклопедию. Особенно именно пятый, последний том. В нем ВСЕ статьи по проблемам логики и обоснования написаны Ю.А. Гастевым. Откройте наугад три разворота. Хоть на одном из них будет его имя). �з опубликованных диссертантом работ, 52 статьи вышли за невидимым из-за бугра рубежом, т.е. не только в дружественных Польше, Венгрии, Болгарии и США, но даже в таких экзотических странах как Финляндия, Великобритания и Нидерланды. Все это не имеет прецедентов и достойно книги Гиннеса. Этот подкованный по всем вопросам оппонент назвал едва ли не трехзначную цифру уже успешно защищенных диссертаций, в которых на труды Гастева ссылаются как на классические. Назвал имя молодого ученого, который уже успешно защитил диссертацию, суть которой состояла в развитии одной из оригинальных идей, высказанных Гастевым в одной из статей (имя диссертанта не помню, но статью и саму идею знаю. Моя студентка, теперь уже доктор все тех же наук, на защите своего диплома сама придумала и отстаивала ту же идею, а я ей порекомендовал читать Гастева. Но "отл" ей поставил не только с удовольствием, но и с некоей завистью).

�з отдельных качеств, кроме очевидного исследовательского таланта, выступавшие подчеркивали исключительную научную добросовестность Юрия Алекссевича. Дотошность, аккуратность, высоконаучную педантичность, тщательность, вплоть до щепетильности. Все выверено, все доказано, досказано, сформулировано. Ни одна ссылка не пропущена, все имена восстановлены. Так и получилась работа из пяти глав вместо обязательных двух.

Выступил математик. Сказал, что для степени кандидата представляемых им наук хватило бы двух глав, историко-философское введение можно было бы пропустить. Никаких ни даже малых возражений не поступило. В качестве замечаний, пожеланий и предложений все выступавшие были единодушны и говорили только о том, что переставив главы или пропустив одну из них можно смело выставлять этот же текст на защиту докторской. Что и рекомендовали сделать.

Но все-таки был момент, когда всем присутствующим напомнили кто мы, что мы из себя представляем. Где и когда мы живем. Председатель все тем же несвежим голосом спросил:
- Вот я тут полистал документы... Вы ведь не член партии?
- Нет. - просто ответил подзащитный.
- А в комсомоле...
- � в комсомоле.
- А как вы вообще к нашей партии относитесь?
Ну как теперешнему поколению объяснить? Они уже не помнят кто с кем воевал в последней мировой войне. А мы все - сразу по окопам. Тишина. Ужас.

Я был уверен, что Гастев ответит. Уровень интеллекта знаете ли. Степень любви. Как-нибудь-то ответит, не щенок небось - Гастев! Но мысленно молился, чтобы он не побежал сразу за керосином.
- Лллллояльно - медленно, глядя в пол процедил Гастев.
Удивительно, но этого хватило.

Не думаю, что председатель совета выполнял задание ни в коем случае не пущать. Препятствовать - да! Такое было время в такой стране. Раз ты председатель, значит партия доверяет тебе высокую миссию не допущения ликования в стане политических противников. Просто он был на посту, проявил бдительность как ему и полагалось, за что ему и платили. Не уверен даже, что председатель был тем единственным, кто проголосовал против. Но кто-то должен был, обязан был бросить черный шар. А вдруг там наверху обеспокоятся и спросят? Все ведь под подозрением. Вот тогда-то каждый может сказать, что это именно он проявил бдительность и именно его черный шар.

Короче защита прошла гладко и вполне благополучно. Нас пригласили и на банкет, домой к Гастеву. Кажется тогда-то впервые я увидел и маму Гастева и жену - Галину Анатольевну и двух дочек-близняшек.

Было накрыто два стола: для чистых и не чистых. За одним сидели коллеги-логики в том числе и мы, за другим друзья-диссиденты. Между прочим Е.-В-ин был именно за вторым столом. Мы, конечно, ходили брататься и несколько раз я стоял разговаривал в одном широком кругу с политическими, своих высматривал. Никого не узнал. Другие времена, другие лагеря, другие эшелоны. � сознаюсь, не слишком я стремился найти знакомого, вступить в число диссидентов. Не было у меня отваги и желания становиться героем и снова втискиваться в ряды открытых антисоветчиков. Не подумайте плохого - я вовсе не оправдываюсь. Еще чего не хватало. Я добровольно и навсегда исключил себя и всю семью из разряда подозреваемых - мы уехали. Просто для объективности, для полноты картины. � тем не менее об этой защите я хочу еще кое-что дописать. Как бы и не совсем о Гастеве и не о его семье. О временах, о нравах. Едва ли кто-то впечатлится, но может западет в память эта странность.

Еще в учебный период знакомства, а иногда и после, Гастев рассказывал нам истории о себе, о семье. Сугубо фрагментарно. Так, что ни возраста, ни дня рождения, ни состава семьи Гастева я до сих пор не знаю, хотя теперь-то у меня появилась уникальная для этого возможность.

В разном составе я не менее трех раз слышал историю о том, как Гастев узнал о смерти Сталина. Место поселения, где-то в Прибалтике, где Ю.А. и получил высшее образование. То ли общежитие, то ли совместное проживание... Конец февраля 1953 года. В газетах и по радио (ТВ еще не было. Молодые могут себе это представить? Наша молодость для них тут же отлетает в юрский пероид) сообщения о болезни Сталина. Горбачев, Ельцин - смертны. С оглядкой, шепотком смертен и Путин. Но Сталин? Не-воз-мож-но. Мир не устоит.

Молодой еще Гастев квасит с дружком, не слишком прислушиваются. Но тут их третий сожитель, бывший работник медицины, а ныне вечно под спасительным градусом, обычно ненавязчивый и малоконтактный, прерывает их беседу:
- Ребята а ну, давайте скинемся и срочно сбегайте за водкой.
- В чем дело? Чего это ты вдруг?
- Какое вдруг... Чейн-Стоксово дыхание открылось. У Кащея открылось Чейн-Стоксово дыхание... Это конец. Назад не отыграешь. Уж я-то в медицине понимаю: Чейн-Стокс это такой парень, он ошибок не дает. Конец эпохи. Подыхает Кащей! Бегите за водкой, ребята. "Это был самый что ни на есть переломный момент в моей жизни. Вот уж правда второе рождение, я об этом даже не мечтал", - говорил Гастев.
- Это потом я выяснил, что замечательный парень Чейн-Стокс на самом деле два разных ученых. � что действительно, когда у больного открывается так называемое чейн-стоксово дыхание - это полный конец (чтобы этого не случилось сейчас тяжело почти уже безнадежно больных пациентов подключают к аппарату искусственного дыхания). Но тогда...
- Господи! Ну как это назвать? Жить разрешили.

� поэтому Гастев и в предисловии к книжке своей "Гомоморфизмы и модели" (пропала вместе с дарственной подписью автора в период эмиграции. Не пережила) и в заключительной благодарственной речи на защите, кроме других ученых-коллег, друзей и членов семьи, кроме всех, кто помогал и способствовал, даже предваряя их, благодарил именно этих двух ученых, которых он уважительно перечислил по их именам, за предоставленную ему возможность жить, творить и защищаться (во всех доступных мне энциклопедиях их имен не оказалось, так что не уверен даже, что их фамилии я написал правильно). Еще он поблагодарил некоторые мартовские события... � этим актом очень гордился! Вот. Ну как это понять оценить? Ну опроси хоть сто академиков или специалистов по разгадке кроссвордов, что имеется в виду, когда говорят: "Мартовские события?" Да мало ли? 8-ое марта например. Кошачьи концерты на крышах. Да едва ли кто вспомнит, что Сталин черте сколько лет назад умер в этом месяце. Ну кто знает про отличного парня Чейн-Стокса? Я до того как Гастев мне о них рассказал ничего о них не слышал. Да и он сам. Некоторые врачи вспомнят, и то уверен - не все. Ну хорошо! Каким-то образом знает один из членов совета, у него может у самого недавно тесть умирал. Но он ведь именно тогда эти фамилии впервые и услышал. Ну какая связь с фамилиями, упомянутыми в благодарственной речи на защите? Ну, кто помнит, что в правительственных сводках о состоянии здоровья Сталина звучали эти имена? Кто и слышал не обратил внимания, а кто и обратил, ни за что не вспомнит. Спросите хоть у самих дикторов радио. Невозможно, но в порядке мысленного эксперимента, кто-то помнит. Для него - фамилии, упоминаемые в сводках о здоровье бессмертного, совпадают с теми, кого первым поблагодарил этот не слишком благонадежный диссертант. Какая связь? Не эти же парни своими руками сломали кончик иглы, в яйце Кащея... Неразрешимо. Так сильно, так далеко законспирирована некая крамольненькая по духу мысль... Вроде дулю в кармане показал. У себя дома. Без свидетелей. При потушенном свете. Мысленно. Труднопроходимые лабиринты просвещённой мысли. Всё витиевато соткано из непрозрачных аналогий, неповторимых мыслью ассоциаций, яростных обобщений, энтимем и недосказанностей. Под девизом: "Не только дурак не поймёт, но и умный не догадается, а зоркий не заподозрит. Зато заранее предупреждённому будет приятно".

Ни члены совета, ни даже дружественные оппоненты предупреждены не были и ничего не заподозрили. Почему же Гастев, такой остромыслящий человек, так этой замаскированной чепухой гордился? Это не его характеризует. Время, общее состояние подозрительности и тотального недоверия. Честное слово, пишу это в безнадежной надежде, что кто-то молодой и понятливый вчитается, всмотрится, вдумается и временной занавес, отделяющий одно поколение от другого, для него приподнимется.

Другой пример на эту же тему: автореферат диссертации Гастева (тоже с автографом и тоже пропал. Вместе лежали) начинался длинной фразой, содержащей слова вроде: "у Владимира �льича Ленина находим..." Я спрашиваю:
- Юрий Алексеевич, да зачем это Вам? Зачем это имя? Это же стыдно...
- Ну, Валера, ну вы же логик... Это условное предложение, с "если, ...то...", импликативная форма. Ленин стоит в антицеденте. Если то, что он сказал, ложно, этот антицедент ложен, все остальное, вся моя диссертация автоматически становится истиной. О чем это говорит? О Гастеве? О его остроумии? Вообще зачем этот герой защищал диссертацию. Ведь карьеру он не делал. Соломку подкладывал. А в смысле раскидывания соломки защитить диссертацию куда как меньшая уступка порядочности, чем вступление в партию. Многие, не умея первого, шли на второе. К тому же семью кормить надо!

Так вот писал о защите, а вышло о временах, о нравах.

Пригласил нас Гастев и на вечер памяти своего отца Алексея Капитоновича Гастева. Замечательный был человек, многогранный, талантливый. Ученый, политик, поэт... � половины хватило бы для расстрела. Грешным делом я полагаю, что и Юрия Алексеевича и его старшего брата арестовали, судили и держали в лагерях не за то, что они сами сделали, что-бы они ни сделали, а за отца. Большевики, сами бывшие каторжане, по себе знали все про конспирацию, заговоры, как власти обмануть. А когда сами до власти дорвались, так круто и жестоко дело вели, чтобы тем, кого они победили конспирировать не удалось. Они смертельно и кроваво мстили за своих родных и близких. � по собственной логике не сомневались, что когда их власть кончится, им самим и детям их при случае также люто отомстят. Боясь этой ответной мести, вместе с врагами своими стремились искоренить весь их род и детей, и близких. �зо всех сил маятник людоедский раскачивали.

Юрий Алексеевич СЃРєСѓРїРѕ рассказывал нам Рѕ своем отце. РћР±Рѕ всей семье, какие РІСЃРµ высокоумные Рё талантливые. РњРЅРµ более всего понравилось, что Алексей Капитонович добровольно вышел РёР· партии незадолго РґРѕ революции. Собственноручно выбросил выигрышный билет.¹

Дома у них в какой-то большой, даже по советским масштабам огромной комнате с высокими потолками, вся верхняя предпотолочная полка по периметру была заставлена папками инфолио. Бумаги и документы, оставшимиеся после Алексея Капитоновича. Ю.А. все обещал, что соберется с силами и разберется с этими бумагами, содержащими в важной частности все идеи и всю документацию по организации �нститута Труда. Как-то Гастев рассказал, что вызывал его для собеседования об идеях отца тогдашний премьер-министр Косыгин, который собирался внедрять в государственном масштабе НОТ - Научную Организацию Труда. Тогда-то я и ввернул свой вопрос о Молотове. � еще спросил, не возьмет ли Косыгин Гастева к себе в штат?

�з общего уважения к семье Гастевых я искал только что вышедшую книжку А.К Гастева "Поэзия рабочего удара". Переплачивать я не мог, деньги у меня водились в копеечных измерениях, пришлось украсть. Был у меня тогда знакомый большевик, по фамилии Гурвич. Его еще в 1939 году для ровного счета в каком-то огромном деле на два эшелона арестовали, дали ему детский срок - 10 лет, сослали в каторжные лагеря под Норильском. Себя он виновным не считал, как и все большевики, непрерывно сотнями писал жалобы и уже после смерти Сталина, отсидев всего 14 лет, вышел досрочно. Вернувшись, требовал реабилитации. Ему отказали по той смешной причине, что он уже давно реабилитирован. Еще в 46-ом году. На документе о реабилитации рукой выдающегося чекиста, который был не то правой, не то левой, не то средней рукой Берии, было написано: "Держать под стражей впредь до особого...". Чуть позже подошла очередь самого этого чекиста, которого перемолола все та же мясорубка. Дали этому Гурвичу в Москве двухкомнатную квартиру, которая включая спальню и коридоры, была до потолка в три слоя набита книгами. Полки не выдерживали веса книг, и те, печатными реками выливались на пол, перегораживая проходы. Я взял у него книжку Гастева почитать с обещанием отдать и не отдал. Если не вру, единственный раз в жизни. Книжку я прочитал. До конца. Но учить наизусть не стал.

Чествование Алексея Капитоновича проходило не помню где, ни до ни после там не бывал, в большом мрачноватом зале. Огромный портрет Гастева на том месте, где обычно висел вечно живой (радуюсь глаголу в прошедшем времени). Зал не полон, но людей много. Странное дело: почти все знакомые. Со многими за руку. Почти все знакомые, правда только по именам, за столом президиума. Я даже не знал, что все эти ветераны и корифеи все еще функционируют, живы. Председательствовал Сурков. Как теперь говорят, фигура знаковая или культовая. Фигура короче. Хотя у Надежды Яковлевны о нем очень интересно написано. О.Э. Мандельштам, А.К.Гастев, Сурков, Ю.А. Гастев и на конце цепочки, связующей имена и времена - я. Поразительно.

Ю. А. сидит отдельно, боком к сцене. Сильно сосредоточен. Одна рука на спинке своего ряда, другая на спинках предыдущего, голова опущена, не подходите близко. Никто и не подходит. Даже жена с двумя девочками. Говорят, ему тоже слово дадут. От семьи. Как сыну.

Все выступающие, в основном глубокие старики, в очень светлых, теплых тонах рассказывают об Алексее Капитоновиче, каким он парнем был. Веселым, глубоким, находчивым, критичным, предприимчивым, последовательным, многоидейным, строгим к себе, нежным к друзьям. Узнаю отца по сыну.

Каждый припоминает и выделяет последнюю встречу, последний разговор, слово, жест. Сурков вызывает следующего и добавляет:
- Приготовиться Юрию Гастеву, сыну поэта.
Как по хлопку стартового пистолета Гастев вскочил и ни на кого не глядя, не вышел, а выбежал, выскочил из зала. К этому времени мы уже достаточно хорошо знали его и догадались, что он в буфет, глотнуть наркомовские 100 грамм для отваги.
Вернулся. Его вызвали. Он вышел. Привалился на кафедре, приобнял ее, не в зал смотрит, в пол, вниз. � медленно, как бы разгоняясь стал говорить:
- Тут все подряд выступающие говорили про последний день, когда они видели моего отца Алексея Капитоновича Гастева... Но не было, не было последнего дня. Последней была ночь! Его забирали ночью. Как воры, вломились толпой. Время грабежей и преступлений...
Эмоциональный заряд был сильный, близкий к истерике, люди в президиуме почувствовали, что и они под подозрениием... Общее состояние беды, болезни.

За пять месяцев до окончания аспирантуры я встал в очередь на защиту. Очередь была на несколько месяцев. Я не успел, а когда уехал в Томск на работу, она еще отодвинулась чуть ли не на год. Потом я защитился. Стал доцентом, получил первую в жизни квартиру. По тем временам просто-таки роскошную. 40 кв.м. Трехкомнатную с балконом и лоджией. Однажды зимним вечером в квартиру позвонили. Это случалось. Соседи за водкой, друзья с водкой, студенты и аспиранты так, пообщаться. Открываю. �зумляюсь - Гастев.
- Что не узнаешь?
- Узнать-то узнаю, здравствуйте Юрий Алекссевич! Но Вы... Здесь! Заходите.
Пить будете? Водки налить? Откуда у Вас мой адрес?
- Пить? Водку? �з мыльницы? А чай есть? Смирновы адрес дали. Сейчас все расскажу.
Он снял пальто, шапку, познакомился с женой Люсей, с сыновьями, они уже кое-что о нем слышали, сел за стол и стал рассказывать. Как вызвал его к себе в кабинет на Лубянке генерал КГБ N...ов (не помню фамилии), с которым они в подобной обстановке уже встречались, в каком тоне беседовали и о чем. Генерал объяснил Гастеву, что КГБ организация серьезная и очень занятая. На шутки времени и сил не хватает. Что Гастев им постоянным своим антисоветизмом и мельтешением во всех подозрительных местах, на всех сходках и явках надоел и исправить его нет никакой возможности. Короче, ультиматум: или добровольно на Запад или под охраной в столыпинском вагоне, привычным маршрутом на Восток. Месяц на размышление.
Гастев схватился и поехал в Томск, к нам.
- Скрываться? - опешил я. Наступило-таки наконец и для меня время за керосином идти. От судьбы не отвертишься. Говорили мне блатные, что политическая статья - на всю жизнь. На свободе политические не умирают. А жена как? А дети малые?
- Да нет. Я всего на несколько дней. В этих краях мой отец в ссылке сидел и я хочу обо всем этом написать. Но все говорят, что я дотошный, точный в деталях и аккуратный в мелочах. Оказалось верно. Я должен своими глазами увидеть, как это все выглядит, то, что его окружало, что он видел. Своими ногами прошагать по дорожке, где он ходил, на тот завод, на самом заводе все осмотреть, в избе, где он жил... У меня кое-какие примерные адреса есть. Хорошо бы поднять архивы. Я разузнал, что он тут несколько статей полемических написал и издал. У меня название есть, против кого и приблизительные даты.
Я ему попытался объяснить, что может лучше эти пару дней в теплом архиве провести, постель, еда, интересные собеседники... А добираться туда - не знаю куда, транспорт не ходит, голуби на лету замерзают. Он уже все знал и не слушал.
Утром поел и пожаловался, что у нас холодная вода недостаточно хорошо идет. Я было пошутил, что зато с горячей водой, слава Богу, проблем нет. Но он как молодой народник привык по утрам холодной водой обливаться для взбодрения духа, а когда напор слабый, то и кайф не тот. � умчался.

Через несколько дней только вернулся, опять уже к ночи. Все видел, все записал, со многими переговорил, сфотографировал, схемы нарисовал. Пора домой, до конца отпущенного месяца еще черте сколько предстоит сделать. Жаль до архивов не добрался. Ну тут моя жена - золотой человек Люся, вызвалась. �сключительной, рекордной надежности женщина, она, сразу после отъезда Юрия Алексеевича за несколько дней, надо было торопиться, все отыскала. С ксероксами тогда была беда, так она от руки все статьи и самого Гастева Алексея Капитоновича и его оппонентов и супротивников переписала с сохранением "ятей" и переносов. Гастев ее за это отдельно зауважал и прислал исключительно теплую благодарность, приписав, что и ко мне стал лучше относиться. Спасибо Люсе.

Прошло несколько месяцев, мы полагали, что Гастев уже давно уехал в прекрасные страны. Видимо настало время отпусков и мы прилетели с женой и детьми на недельку в Москву, перед еще одним перелетом в Крым, где жили Люсины родители. � тут наш близкий друг мехматянин из МГУ Толя О. (который очень диссидентщиной интересовался и дома у него всегда было не менее 400 томов перепечатанного или перефотографированного тамиздата. �з его источника я в свою очередь многих друзей-москвичей, томичей, крымчан снабжал. �збыточные экземпляры он продавал мне по доступной цене, а иногда и дарил) говорит:
- А знаешь, Гастев завтра уезжает? Он должен был вчера улететь, но так энергично прощался, что не приехал в аэропорт. Теперь грозятся его в наручниках туда доставить. Он и сейчас на отходной гулянке. Нет, конечно, ничего такого я не знал.
- Хочешь я позвоню, узнаю или адрес, где они собрались, или хотя бы телефон.
- Давай.
Через минуту у меня был телефон явки и я тут же позвонил. Подошел неизвестный.
- Гастева можно? Юрия Алексеевича.
- Едва ли. А кто спрашивает?
- Скажите ему, передайте ему, что Родос. Двое. Валерий и Люся.
- Вы можете подождать у телефона?
- Мы ждем здесь.
Через некоторое время трубку взял сам Гастев. Подошел. А, судя по голосу по выговору, скорее подвели. Подтащили.
- Рррребята, дорогие... Валера, Люся, я вас люблю, хватайте такси и приезжайте немедленно. О, как хорошо, что вы здесь, а то бы не попрощались. Диктую адрес... Кто там... Кто-нибудь... Какой здесь адрес?
Это было где-то за окружной дорогой, когда мы приехали, было уже часов десять. Мы только позвонили, как никогда ранее не виденные люди отперли и спросили:
- Вы Валера и Люся? Ну хорошо, еле дождались.
Милые друзья Гастева волоком подтащили его к нам. Он нас самостоятельно обнял, поцеловал, сказал несколько слов любви и признательности и его тут же отволокли и уложили в кресло. Где он и отключился. Нам объяснили, что ему и раньше предлагали прилечь, но он сказал, что нас дождется и тогда.

Все кровати, диваны были битком полны людьми. На стульях сидели по двое. Мне кажется, что кое-какая мебель не пригодная для такого случая: шкафы, рояли, серванты - были вообще вынесены. Народу было как в трамвае. Вино, если кто приносил, сливали в общее цинковое ведро и зачерпывали при необходимости кружкой. Водкой и коньяком были заставлены все возможные возвышенные места и подоконники. Зато как раз знакомых было немного. Я кому-то на это пожаловался, мне сочувственно ответили, что проводы длятся уже несколько дней и я, видимо, попал в чужой день. Был все тот же В.К. Финн. Никогда мы с ним так душевно не говорили. Он очень переживал. Видимо и к себе прикладывал. А мы к тому времени даже и не собирались. Потолкались мы наверное до получочи, я набрался, хотел Гастева догнать, но не сумел, расспросили как домой добираться, на такси больше денег не было, захотели еще раз самого Юрия Алекссевича увидеть, обнять в последний уже в жизни раз. Нам его показали. Обниматься и отвечать-узнавать он уже не мог. � мы уехали.

Месяцев через несколько пришла нам в Томск бандероль. С иноземными марками. А у нас за бугром никого тогда не было. Это сейчас чуть не все уже здесь. Может Гастев? Так он небось и адрес утратил. Нет, верно от Гастева. Безусловно книги.

Я не только бандерольку сверху всю осмотрел, обнюхал, но не поленился лупу достать и все швы изучил на предмет конспирации. � Люся, и дети. Вывод: никто не вскрывал. Как так? Тогда мы осторожненько, хирургическим способом ювелирно вскрыли. Под оберточной бумагой другая, пластик с пупырышками, для аммортизации, сняли и эту, под ней еще одна... Проклятые капиталисты, бумаги не жалеют. А тут селедку ржавую в газету заворачивают. � то у них нет, надо с собой приносить. � вот наконец книжки. А на верхней - изумительного качества казенный бланк, что мол бандероль вскрыта и одна единица вложения изъята как запрещенная. Так что одна загадка какие из нас конспираторы счастливо разрешилась, но возникла иная.

Что украли? На самом деле необходимо другое слово, потому что если "украли" то еще можно найти, вернуть, а тут именно... другое слово бы подошло. Оставили они нам три расчудесные книжки: "Лолиту" Набокова, томик стихов Мандельштама (у меня был дома четырехтомник, Люсей же на нашей старинной машинке набранный. �ные такую литературу читать не могли и литературой не признавали. А тут, заморское качество...) и один из романов Солженицына. Это значит у них легально. Что же за пределом? Но однако очень обрадовались и по обратному адресу отправили благодарность самую теплую, аж горячую.

А потом и мы сами уехали. Никого у нас не было, никто нас не ждал, но уже подперло - невмоготу. Четыре дня на полу вокзала границу переЧопывали. Две недели в Австрии. Полгода в �талии. Кррррасота! Что же мы так долго терпели? Приехали в Новую Англию. Самый маленький штатик Род-Айленд, прямо в город Провиденс. � тут тот же человек, кто нас в Москве книжками из-за рубежа снабжал, а теперь после девяти лет отказа, года два здесь маялся, - Толя О. говорит:
- А вы знаете, Гастев ваш недалеко, в Бостоне живет, я видел его на одном из собраний. � друг его, Е.-В-ин, где-то рядом с ним. Хотите адрес узнаю?
Мы удивились. Мы-то думали, что Гастев все еще в Европе, откуда он нам книжки прислал. Когда и почему он в Америку перебрался, мы раньше не слышали. Тем более, что в Бостоне - сосед. Мы, конечно, хотели и адрес и телефон. � когда узнали, тут же и позвонили:
- Валера! Я уже догадался что вы здесь. У меня как раз газета в руках "Новое русское слово" и в нем твой рассказ. "Стучит стукач" называется.
- Нет у меня такого рассказа, - упираюсь я.
Я им в "НРСлово" правда несколько месяцев назад действительно рассказ посылал, очень кушать хотелось, но он назывался "Стучат стукачи". Во множественном числе.
- Действительно забавно. Грачи прилетели - это весна. Грач прилетел, - совсем другое дело. Частное явление. Ловко они тебя обкорнали.
Между прочим как и многие другие люди, я очень люблю странные совпадения. Через пару лет я узнал, что не слишком близкий мой университетский товарищ прилетел по делам в Нью-Йорк и ему в гостиницу можно позвонить по такому-то телефону, а то ему позвонить - денег нет. Я позвонил, а он мне сразу:
- Валер, я как раз только вчера прилетел, только первую русскоязычную газету купил, "Новое русское слово", а в нем твой рассказ. "Оркестр" называется.

Так что о предстоящих крохотных гонорарах я узнавал то из Бостона, то из Нью-Йорка от еще прежних своих друзей. Я им звоню, а они держат газету с моим рассказом. Удивляющее совпадение.

А теперь и гонорары платить перестали. Да и не печатают. Конкуренции и без меня хватает.

Поговорили мы с Гастевым по телефону и договорились приехать к нему в гости. В Бостон. �з нас еще никто не водил, поэтому подвез нас наш друг Леня Ф. - очень хороший, добрый человек, у которого мы снимали нашу первую квартиру в США. Квартира эта располагалась в доме на пересечении улиц Америка и Африка. Район понятное дело пуэрто-риканский. В квартире этой было пять комнат, более ста квадратных метров. Мы оттуда как могли быстро съехали, хозяин обанкротился, дом снесли, там теперь пустырь. Но мы с Леней оставались друзьями, пока он не умер первым. Если мужскую дружбу измерять количеством совместно выпитой водки, то с этим Леней я выпил раза в два больше, чем с кем бы то ни было. Если человек не пьет - молодец, здоровеньким умрет. Плохо если нет никаких других достоинств. Еще лучше если пьет, но делу это не мешает. Пьян да умен - два угодья в нем.

Так вот приехали мы к Гастеву.

В сумме мы были у него всегда с Люсей, один раз с детьми и два раза с этим нашим другом Леней - три раза. Ни разу вместе с ним никуда не ездили, в его комнате и сидели. Плюс еще несколько телефонных разговоров, приглашений. Сейчас не вспомнишь что, когда и после чего. Но, как и было предупреждено, это не история, которая тоже горазда на выдумки, а мемуары. Поэтому совмещаю все, что запомнилось в один раз и располагаю произвольно. Кто может уличить во лжи, давайте. Люся не будет.

Улица широкая, бульварная, другим концом упирается в центр города. Дом снаружи выглядит хорошо, почти парадно. Внутри коридорная система.

У Ю.А. прямо за входной дверью справа кухонька со всеми шкафчиками, мимо кухоньки - проем, для прохода в комнату. � из самой кухни в эту же комнату окно для передачи еды, в самой кухне есть - места нет. Комната длинная, одна стена прямая, а другая несколько по циркулю не выпукло, а вогнуто, от чего комната в глубине расширяется и раздваивается. к концу. Удобства налево, крохотная спальня направо. В кухне, спальне, туалете - чисто, но все пространство главной комнаты, включая стол и все подоконники, густо, во много слоев завалены бумагами. Не в два-три слоя, а в полметра толщиной. Тоже ведь и не скажешь, что грязно... Не грязно. Пола не видно. Ничего подобного я в жизни не встречал. Может быть только Рим, когда мы туда приехали. Там выборы политические прошли и все афиши и прокламации сорвали со стен и они толстым, проклееным слоем лежали на мостовой и тротуарах. Асфальта нигде видно не было. В этом смысле в квартире Гастева было даже гораздо чище, потому что в Риме, среди этих напластований афиш и реклам было густо распределено местами уже раздавленное собачье дерьмо, а у Юрия Алексеевича собаки не было. � собаки в Риме какие-то огромные, человек столько из себя не натужит. Не всякий.

Короче... Мы сначала даже на цыпочках ходили по комнатам, не привыкли топтать бумагу, важнейший элемент культуры. После того как поздоровались, пообнимались, познакомились (Гастев с нашим другом Леней.Ф), стали искать место куда бы сесть, у нас собой было, мы привезли, позаботились. Гастев из своего холодильника тоже какую-то снедь достал, стал на плите из общих продуктов дружеский обед готовить, увлекся, загорелся, лучился так свойственным ему обаянием. Почему-то он в это время крепкого не пил, временно завязал и сам сбегал пешком куда-то купил себе бутылочку пива.Стали стол разгребать. На нем килограмм восемь бумаги было, тоже куда-то деть надо. Если на пол, то куда потом? Ведь мы там, на полу спать договорились. Хорошо, что все с высшим образованием. Между прочим, когда мы стол расчистили, там внизу оказалось несколько вилок, стаканов и тарелок и еще что-то, чему Гастев особенно обрадовался, уже неделю искал, найти не мог.

Пока он еду готовил, мы у него спрашиваем:
- А какая четвертая книга-то была? Ту, что изъяли? Я преполагаю, что Ваша, та, что Вы собирались об отце написать, об Алексее Капитоновиче. � тут видимо успели издать.
- Не написал я эту книгу, даже и не начал еще. - насупился Гастев. - А что за книга была, невозможно восстановить. Я тогда накупил штук сто или больше книг, для лучших друзей, кому в благодарность, а кому на добрую память, разложил на бандероли по три-четыре книги в каждой, адресами снабдил, но отправляли друзья. Так и осталась загадка.
А когда уж за стол сели, Юрий Алексеевич набросился на нас:
- Зачем вы уехали? Кому вы здесь нужны? - В Вене в какой-то официальной инстанции в очередной раз документы у нас принимала полячка с неплохим русским языком. Узнав, что мы преподаватели университета, сказала:
- Голодом умерете.
Спасибо. Успокоила.
Мы ему:
- Да Юрий Алексеевич, о чем вы? Не мы же первые. Уже чуть ли не два миллиона людей оттуда куда глаза глядят уехали. Вы поздно спохватились удерживать. � потом... Ну хорошо, Вас лично насильно выперли... В том смысле, что по Вашему, не хорошо это, а как раз плохо. Но вот же Ваша жена с детишками добровольно уехали. Друг Ваш, Александр Сергеевич Е.-В-ин не только сам уехал, но и в известном интервью сказал об этом:
- "В связи с предоставившейся возможностью".
�наче говоря, вырвался и рад, обратно не тянет. Что же Вы нас порицаете? � как вы вообще это себе представляете? Ну застыдили вы нас, мы одумались и что, обратно поедем? У вас деньги на билеты займем? Нам больше не у кого. А как с возвращением гражданства? Ведь мы паспорта по устному требованию сдали и еще деньги за это заплатили. Теперь заявление писать, что потеряли? Да лучше бы Вы, Ю.А., сказали просто: не трусьте ребята, как-нибудь устроитесь.

Однако он наших аргументов за людей не считал, продолжал укорять, взывать к чувству патриотизма. Сильно оказывается изменился. Не оправдываюсь, но для полноты картины добавляю, что и сам был на взводе. Трудно далось само решение уехать. Да и поздновато, мне было под самые пятьдесят. Теряли мы многое. Грубо говоря все. Язык - подлинную родину мою, друзей, вообще всякое дружественное общение, подмогу, сочувствие, работу, специальность, нужность... �васи вон поют: "Лучше быть нужным, чем свободным это я знаю по себе". Вот и мы по себе узнали.

Мы трудно пересекали границу, нас в Чопе для прохождения таможенного осмотра с поезда сняли, где у нас были билеты в СВ до самой Вены, и мы четыре ночи, близко к рекорду проночевали на вокзальном полу. Вчетвером, с двумя не взрослыми сыновьями. Без денег. Кому приходилось - оценит. Нас никто не ждал, у нас не было гаранта. Единственный, кого мы в Америке знали, наш старый московский друг Толя О. - книгораспределитель диссидентской литературы. Но и он был без работы (и до сих пор. Скоро пенсия). � вот мы приехали. Ни путной специальности - преподаватели на никому здесь неизвестном языке. Ни аборигенского языка, и возраст на исходе. Сидим на велфере и он кончался. Мы в предистеричном состоянии. Никого не знаем, а тот, кого знаем и любим, попрекает тем, что оттуда уехали, сюда приехали. �зменился Гастев.

Не внешне, не манерой говорить, он все так же смотрел вниз, в пол и бросал хитрые проверочные косяки, сопел, пыхтел перед тем как пошутить, а тем, что он говорил. Говорил, что ненавидит Америку. А мы только учились любить ее, и это удавалось. Гастев говорил, что Земля - только Россия. Европа уже не Земля, а Луна, а уж Америка вовсе - Марс. Ему не нравилось здесь все, включая изобилие. Но более всего собственная беспомощность. Тут бы мы могли сойтись... Но оба изменились. Неверно сказать, что он был болен. Встревожен, выбит из колеи, не в своей тарелке.

Ругал тетку, которой платят, за то что она убирает в этом доме. У нее ключи. Она пришла, его не было, она открыла своим ключом и чуть не убрала. Он успел прийти и чуть ее не убил. Обхохочешься.

Зачем-то ему понадобилось позвонить своему другу, известному человеку. Ответов с той стороны мы не слышали, но разговор велся в какой-то странной, истеричной манере. Ю.А. разговаривал с другом как капризная институтка:
- Почему ты до сих пор этого не сделал? Я же тебе говорил... Я же тебе объяснял... Сколько же раз еще можно... Почему ты никогда...
Было неловко слушать. Это не было похоже на разговор старых друзей, скорее на представление, разыгрываемое специально для нас. Зачем? Мы и так любили нашего Гастева.

Узнав, что никто из нас еще не водит машину, он как бы обрадовался.
- Вот и я не вожу, и Алик. � самое удивительное - Буковский не водит. Володя вполне здоровый человек, а прав нет и не собирается. У нас давно у всех права. Вообще не водить в Америке, это как бы публично признаться в своем физическом несовершенстве. Зачем он это так выпячивал? Какой-то он был не такой.

Сказал, что друзья выбили для него грант для продолжения научной работы. $15 тысяч в год. "Ого-го-го" - непроизвольно и почти завистливо сказал я.
- Вы действительно считаете, что это хорошо? - Никогда раньше Юрий Алексеевич не смотрел на меня столь подозрительно, так пристально высматривая в моих словах насмешку.
Теперь-то у меня совсем другое отношение к цифрам долларов. Но тогда... Мы получали на семью $450 и добрый Леня Ф. принимал этот чек в оплату за жилье. Многие платили по 600. Где они брали? Не мое дело! � еще порядка $ 400 мы получали фудстемпами, деньги - не деньги, но на еду. Одежда и кое-какая посуда в синагогах и благотворительность - бесплатно. По почте, в конверте иногда по разу в месяц приходил чек на $30 от безымянного дарителя. Значительное подспорье. Когда первый такой чек пришел, я чуть не расплакался от умиления. Сын почти все что получал кассиром в кафе - отдавал. Около 10000 в год. На всех. А тут:15 тыщщщ? На одного. Да, замечательно!

Гастев показывал нам альбом, склееный и подаренный друзьями на юбилей. Там на каждой странице всемирно великий математик с датами и цитатами, а на последней странице фотография самого Юрия Алексеевича. Очень приятно.
- У меня спрашивают: как там Саша (Сан Саныч. З-ев)? "Стареет" - отвечаю. Раньше мог по пятнадцасть минут говорить о чем-нибудь постороннем, не о себе, а теперь выдерживает только пять.
Я ему говорю:
- А в одном из романов Сан Саныча, один из главных персонажей - это ведь Вы, Юрий Алексеевич? Побуквенно похож.
- Мне уже несколько человек это говорили. Я читал. Не знаю. Не уверен. Не думаю. У Саши много своих друзей, которые отсидели за политику. Но зато я точно знаю место у Саши, где точно обо мне, мое...
- Где?
- Вот как это было. Уже его изо всех сил выпихивали, он был на взводе, не говорил, а отругивался, хаял и клял всех подряд, даже грозился, и тут я ему говорю: а знаешь, Саша, я знаю способ как сделать, чтобы ты остался. Он сходу: "да только силой - арестовать, расстрелять. Да я у них,... да я с ними... Да никогда!" А я ему и говорю: а вот вызовут тебя и пальцем на самый верх в небо тычу и предложат сразу член-корра и директором академического института. Скажем "Логики и Методологии науки"... Тут он не подпрыгнул, но резко остановился, повернулся ко мне всем телом, помолчал и говорит: "Но, Юра, я надеюсь ты человек порядочный и никому этой идеи не продашь?" Почти в дословном виде это и вошло в его роман. Это точно я.
Я тоже знаю одно место в литературе З-ва, подсказанное мной и целый роман, идею которого в случайном общем разговоре, подсказал Сан Санычу мой друг.

В каком-то очередном тупике странного разговора без темы я сказал слово "лайсенс". Гастев тут же поправил меня: "права". А когда я ляпнул словечко "экспириенс", он отчитал меня, чтобы я не смел говорить это уродливое слово, когда есть прекрасное русское слово "опыт". � это при моей жене, детях и друге. Я озлился. Напомнил Гастеву про блюстителя исконности русской речи адмирала Макарова с его "хорошилищем" и "ристалищем" с "гульбищем" . Теперь конечно разговор так завертелся, что я через каждые десять слов вворачивал то "экспириенс", то "паркинг", то "лайсенс", то "менеджер", то "маркетинг". Оба мы изменились.

Он спросил меня чем я в научном смысле последнее время занимался. Я чуть ли не с гордостью сказал: полемикой. Как видом общения. Перечитал то немогое, что было на русском языке, тема непопулярная, при тоталитарном режиме руки по швам, спорить не положено. Но я по крайней мере у нас в стране первый ввел определения, расклассифицировал все эти споры, дискуссии, диспуты, дебаты, прения и вплоть до пари. Определил виды, манеры ведения, включая хамскую. Набрал чертову тучу примеров из литературы и анекдотов. По ходу сформулировал, что же такое женская логика, а то все говорят, а уточнений никто не дает. Опубликовал уже. В двух вариантах, в двух странах. Первым в стране слепил из этого лекционный курс, выступаю с ним как артист. Народ сбегается, из других областей приглашают, три методички издал, большую, маленькую и в МГУ. В Томске два раза книжку к печати принимали и снимали. В "Эврику" книжку принес очень хвалили, клятвенно обещали издать, но вот уехал, забрал, и эта не выйдет, такова моя доля. А материалов еще на две книги есть. Пропадет все.

Все это время, а говорил я быстро, Гастев смотрел на меня снисходительно. Едва ли не презрительно и резюмировал:
- Есть темы поважнее, поактуальнее, чем полемика твоя.
- Ну да! - тут же взорвало меня. - Обоснование математики, например. Об этой теме даже профессиональные математики ничего не знают и не интересуются, это им только заниматься мешает, подшибает уверенность. А нормальным людям, в том числе и интеллигентам, это вовсе ни к чему.
А тут все-таки культура общения. Что человек без общения? Да и вообще! Почему я, почему все, почему каждый должен заниматься чем-то полезным? Я рад, что получал свою доцентскую зарплату и не приносил этой стране никакой пользы. Старался не приносить. А тем, что стремился повысить культуру мышления студентов и сделать людей порядочными, наносил ей - стране нагрянувшего хама - осознанный вред. � не отрекаюсь. Что я - Хрущев? Кукурузу выращивать?

Мы еще и курили. Мальборо. С фильтром. � конечно же я вспомнил как мы курили когда-то вместе и кто-то открыл пачку болгарских сигарет с только недавно появившимся фильтром, и Гастев сказал мудрость, что курить сигареты с фильтром, это что нюхать розу через противогаз и... это... ну короче... про презерватив. Да! �зменился он.

Ум у Гастева остался тот же, но меньше стала заметна человечская мудрость, понятливость, терпимость. Мысли заострились, наполнились ядом, превратились в жала. Темы превратились в темочки, обсуждения в осуждения. Какое-то нервное раскачивание маятника. Лично-то я полагаю, что оставленная страна, а не отдельные вожди, страдала паранойей, у нее отсутствовало чувство юмора на высшем уровне, на всех уровнях. В связи с чем сложились странные, парадоксальные и вплоть до преступных отношения между государством и отдельным человеком. Человек всегда и во всем был должен государству, виновен перед ним. Каждый день любой индивид должен был доказывать свою преданность. Не сумел доказать - в каталажку. Не надо никакого преступления, человек грешен перед державой от рождения, в замысле. Государство видит в каждом гражданине злоумышленника, злодея, хотя пока еще и недоразоблаченного. Отсюда общая подозрительность. Гремучая смесь мании государственного величия с манией государственного преследования. � это объяснимо. У штурвала власти бандиты, паханская масть, они обо всех по себе и судят. Когда русские (в смысле "русские", русскоговорящие люди, чье миропонимане сформировано той системой) между собой говорят, тон обычно таков: или себя оправдывают или других обвиняют. Огромных трудов мне стоило отучить собственную семью, а потом и здешних друзей видеть во всем чей-то злой умысел или оправдываться. Уехали мы оттуда! Никто больше никого ни в чем не подозревает.

Короче, весь суммарно разговор, в отличие от тех, которые мы вели в студенческие времена, оставлял тяжелое впечатление. Раньше Гастев дарил окружающим свою энергию, а тут как бы собирал долги.

Леня Ф. уехал, пообещав утром позвонить и когда надо заехать, Гастев постелил нам всем какое-то одеяло на пол. Бумажные сугробы, заносы и торосы нависали над нашим тряпичным островком. Мы легли, а сам он разделся до трусов, стал в кухне за перегородкой и принялся разговаривать. Я ему несколько раз напоминал, что мои дети уже спят и Люся мучается, шел бы он спать, завтра поговорим, никто из нас пока не работает, спешить некуда, но он все говорил, соскучился видимо. �зменился он сильно. � главное даже не содержание, а тон. Раньше он был профессором, по определению, по положению. Но при том дружественным. А тут учитель, тутор. Ментор! Учит, тычет, поучает. В пору видимо вошел. В эмиграцию насильно отправили, тут он себя и почувствовал настоящим патриотом. Подлинным русским. �звестно, что русские писатели, да и вообще интеллигенты, хлебом не корми дай только попасти народы. Начиная от Толстого и Достоевского.

После последней личной встречи мы еще несколько раз перезванивались, но тоже с возрастающим напряжением, он по-прежнему поучал:
- Да кто вам сказал, Валерий... Да откуда вы это, Валерий, взяли...
Я огрызался. Постепенно все смолкло.

Еще через пару лет из Москвы мне передали, что Гастев приезжал, развил там исключительно бурную деятельность, не приходил, а забегал, появлялся, всюду спешил и все успевал. Был энергичный и живой как всегда, как раньше, а вовсе не как я рассказывал.

А еще потом все тот же Толя О., отношений с ним у нас уже практически не было, позвонил и спросил, знаю ли я, что Гастев умер.
- Как? - Ахнул я. - Не может быть...
- Давно уже. Я пришлю тебе некролог из "НРСлова".
Прислал. Это все.
Теперь я только перезваниваюсь раз в месяц с женой Юрия Алексеевича - Галиной Анатольевной.

� последнее. Не обязательное. Добавка. Некий эмоциональный итог.

Всю жизнь среди прочих глупоразмышлений и мысленного перебора тысяч тем и идей я довольно часто, не реже раза в год возвращаюсь к поиску главной характеристики человека, магического кристалла, его адекватного определителя. Чего я только не перепробовал. Разумность, например. Человек ведь по определению Homo sapiens. �ли что?

Но человек родовой по теории хоть и разумен, но в жизни чаще всего дурак дураком. А ум, сам ум? Да встречал я и немало людей неглупых и просто умных, но каких-то непорядочных что ли, по другую сторону добра и зла, или не талантливых до бездарности. Умный, но тупой. Бывает. Не живой. Не проходит и ум. Мало что за ум может проститься. Может быть талант? Да, талант - искра Божья, за нее многое прощается, но тоже не все.

Не обязательно, чтобы этот волшебный кристалл был выразим одним словом, я пробовал и неопределенные дескрипции. �скал основу рейтинга, где бы и лично я, прежде всего я, не оказался таким дерьмом, каким реально оказался, и чтобы все дорогие и близкие мне были бы повыше, покраше, а негодяи и поганцы вне зависмости от чинов-постов... ну в общем вышли не такими хорошими.

Пробовал смелость, столь необходимую для мальчишечьих драк, и взрослую решимость в виде принятия на себя ответственности. Доброта? Героизм? Самопожертвование? Способность облить себя керосином и поджечь на главной площади. Да глупость это и никогда не решение проблемы. Может благородство? Высота помыслов? Мудрость? Упорство. Хватка. Наличие интуиции. Принципиальность. Все не то! Генерация идей? Порядочность? Порядочность, вплоть до интеллигентности и так чуть не докатился до деликатности. Тьфу, извините за выражение.

Очень часто обращался к той не называемой характеристике, по которой Господь будет отбирать своих. Ну не святость же это! То есть именно святость. Но не в нашем, грешном человеческом смысле, а в не постижимом для нас Божественном.

� вдруг, время на исходе, не догадался, а почувствовал, что давно уже знаю ответ и более того, им пользуюсь. Оказалось, я давно уже и с годами все более подозрительно, с ревнивой опаской смотрю на своих знакомых, кто в этой (тут необходим подходящий эпитет. У кого какой. Кто как жизнь понимает-одобряет) жизни добился заметно большего, чем ему было отведено. Тут не в позиции дело. �ные многого достигли, но и слава Богу, для того и отпущено было. А вот этот... Не преступным путем, а умом, талантом, хваткой, упорством, решимостью и вот уже скажем и доктор, и Заслуженный, и Председатель всего, и 27 книг, не считая трех сотен статей, и Академик, не одной, а четырех академий одновременно. А в книгах ничего за всю жизнь, ни одной своей идеи, одни цитаты. Не то, чтобы завидно. Брезгляво.

� наоборот. Стал я со все большей теплотой, трепетом и, не убоюсь по старости слова, нежностью вспоминать людей, все более в памяти любимых и лелеемых, которым так мало досталось, куда как меньше, чем то, что они заслуживали. Есть у меня, был у меня в детстве почти, в ранней юности друг дорогой. Массу историй о нем помню. Смешные. Кому не расскажу, еще просят. Уж давно-предавно убили его просто так, походя. До сих пор вспоминаю с теплотой. �зумительно чистый был человек, и многообразно талантливый. Ничего не пригодилось. Пил, курил, ширялся, пропал ни за грош. Жалко. �ли вот сам я...

�ли вот Гастев. Юрий Алексеевич. Я может о нем неудачно написал. Не умею. А последние страницы так вообще вроде желчные, вроде бы как мы уже утратили общий язык и отдалились за взаимной ненадобностью. Но разве в этом дело?

У него же на радость всем такая светлая голова была... Куча талантов. Не удивлюсь, если он на волторне играл, шахматные этюды сочинял или писал стихи. Очень даже может быть хорошие стихи. Кажется мне, что в хорошей бы, заботливой стране, не посадили бы, не подрубили бы его, а взращивали бы, помогали и холили, дали бы ему... Нет. Чепуху говорю! "А по-моему осуществись такая бредь....". Нет! Просто.

Не знаю как, но просто. Есть люди, которым дано... Отведено! Врете! Не все одинаковые. � талант вовсе не подобен флюсу. Скорее светильнику, солнцу: во все стороны, всем светит. Всех греет.

Вот возьмем Гастева. Уже, к сожалению, не возьмем. Поздно.

А был он, пока был живым и щедрым, обаятельным, энергичным и многоидейным. Рад, что долгое время общался с ним, ума и света набирался, вообще - был с ним знаком.

Сердечное спасибо ему за все.

12 июля 2004 г.

¹ Р’ действительности история отношений Рђ.Рљ. Гастева СЃ РСДРП была несколько РёРЅРѕР№ - РѕРЅ вступил РІ партию РІ 1900 Рі. Рё вышел РёР· нее РІ 1907 Рі., РєРѕРіРґР° восстание 1905-1907 РіРі. потерпело поражение, Р° революция 1917-РіРѕ РЅРµ созрела еще Рё РІ самых смелых замыслах. РЈ Рђ.Рљ. Гастева РІ этот период были существенные идейные расхождения СЃ руководством РСДРП. РЎРЅРѕРІР° вступил РІ партию РѕРЅ РІ 1931 Рі. - вероятно, для руководителя РєСЂСѓРїРЅРѕРіРѕ РјРѕСЃРєРѕРІСЃРєРѕРіРѕ института это был неизбежный шаг. РћР± этом, РІ частности, упоминает единственная опубликованная РЅР° данный момент биография Рђ.Рљ. Гастева: Johansson K. Aleksej Gastev, Proletarian Bard of the Machine Age. Stockholm, 1983. РџСЂРёРј. редактора.