«В коммунизме есть здоровое, верное и вполне согласное с христианством понимание жизни каждого человека, как служения сверхличной цели, как служения не себе, а великому целому.»
Н.А. Бердяев
«Хотя мы и составляем жалкие остатки разбитого корабля, но... продолжаем
или можем продолжать жить, как цельный корабль, с умершими, как с живыми,
и совокупно с ними мы — и теперь большая сила или должны бы быть таковой».
Кн. Д.И. Шаховской
Больше ста лет миновало со времён первой русской революции 1905-1907 годов. Недавние юбилеи главных событий тех лет — трагической петербургской демонстрации 9 января, летней иваново-вознесенской стачки, декабрьского московского восстания — прошли практически незаметно. На протяжении многих лет революционным событиям начала XX века давалась односторонняя, сугубо положительная оценка, затем — столь же односторонняя оценка с противоположным знаком. Революционеры вначале были легендарными героями и святыми, потом их стали изображать мрачноватыми, ограниченными фанатиками с садистскими наклонностями. Обе эти крайние точки зрения одинаково мало интересуются действительностью в её полноте, при этом реальные события, чрезвычайно важные для понимания истории России и её современности, остаются без осмысления. Между тем, революционное движение, основанное на марксизме, стало итогом духовных поисков нескольких поколений российской интеллигенции. Революционная идея, невзирая на мнимую «научность» её изложений, была прежде всего идеей духовной и нравственной. Массовый идеализм образованной части поколения, рождённого в 1880-е годы, воспринимался современниками как норма и был, конечно, одной из необходимых предпосылок самой возможности широкого революционного движения. Помимо этого, первая русская революция, безусловно, имела и совершенно объективные корни в бедственном экономическом положении и политическом бесправии большей части общества.
События 1905-1907 гг. стали крупнейшим в новейшее время народным восстанием, которое охватило значительную часть территории России. Царский манифест 17 октября, создание основ конституционного строя, защита законом главных гражданских свобод, столыпинская аграрная реформа — всё это, косвенным образом, были плоды первой русской революции. Приобретя в 1905-1907 гг. опыт открытой борьбы и пережив последовавший за «третьеиюньским переворотом» 1907 года разгром и запрет революционных организаций, одни революционеры сменили тактику, другие же совершенно переосмыслили свои политические позиции и покинули прежние фракции.
Русское революционное движение было явлением религиозным и по своим истокам, и по формам, которые оно иной раз принимало. Претендовавший на научность марксизм занял место народничества не потому, что бунтующая молодёжь склонилась перед ним, как перед необходимостью, а потому, что он давал надежду на успех революции тем, кто уже заранее принял её этические обоснования. Революция была попыткой жизненного воплощения христианского идеала свободы и справедливости. В неё верили, как в некое «усовершенствованное» религиозное учение, принимаемое без опытных доказательств, благодаря его собственной притягательности. Для революции 1905 года была характерной фигура профсоюзного активиста-священника Георгия Гапона. Показательно, например, что революция, принятая как вера, давала колоссальный душевный подъём, но та же самая вера вела к тяжёлым кризисам, когда связанные с ней надежды не оправдывались.
Одним из активных участников революционных событий в 1905-1907 гг. был Алексей Капитонович Гастев — агитатор и организатор стачек, впоследствии профсоюзный деятель и поэт-авангардист, и наконец учёный, создавший в России методики научной организации труда (НОТ). На личность Алексея Гастева пережитая им в ранней молодости революция навсегда наложила отпечаток суровости, одновременно дав ему неиссякаемый заряд творческого вдохновения и энергии. Противоречия эпохи — её идеализм и равнодушие к жертвам, вселенский размах идей и некоторая наивность практических шагов — нашли отражение в сохранившихся письмах и статьях Гастева, свидетельствующих о его роли в происходящем вокруг. Эти документы дают возможность понять психологическое состояние участников революции, проливают свет на мотивы тех, кто отошёл от своих партий или кардинально поменял взгляды после 1907 года. В письмах и литературном творчестве Гастев высказал и собственные, изменившиеся под влиянием приобретённого опыта, взгляды, предопределившие его дальнейшую судьбу. В 1907 году революция потерпела поражение, но были легализованы профсоюзы. Гастев стал активным участником профсоюзного движения, одновременно сам сделавшись рабочим. Теперь для него главное — добиваться конкретных улучшений условий труда, развивать такую трудовую культуру, благодаря которой рабочий ещё до всякой социальной революции осознает себя как самостоятельную общественную силу. В конце концов эти мысли Гастева приведут его к созданию науки об организации труда, которой он посвятит остаток своих дней в созданном им в Москве специализированном институте.
О детстве и юности Алексея Гастева известно немного. Он родился в Суздале, где его отец Капитон Васильевич Гастев преподавал в городском училище. Гастев-старший увлекался техникой и даже изобрёл некий электрический аппарат для лечения ревматизма. Одно время он снимал жильё у будущей матери Алексея Гастева Екатерины Николаевны. У Екатерины Николаевны от первого брака был сын Евгений; с Капитоном Васильевичем у них в 1880 году родился сын Николай, а 8 октября (26 сентября) 1882 года — Алексей Гастев. Когда Алексею было всего два года, его отец пропал во время одной из поездок в Москву. Фактически его матери, не имевшей профессии и зарабатывавшей на пропитание шитьём на дому, пришлось воспитать в одиночку троих сыновей. Жилище Гастевых находилось на территории Александровского монастыря, в то время уже не действующего, с полуразрушенной оградой. Священник ближайшей церкви был в дружеских отношениях с Екатериной Николаевной и устраивал для неё такую работу: шить рубашки для церковной богадельни по пять копеек за штуку. Домик «о два окна», в котором прошло детство Гастева, по рассказам членов его семьи, был приобретён за 25 рублей на средства одной его пожилой родственницы.
В городском училище Суздаля, где в своё время преподавал Капитон Васильевич, курс обучения продолжался три года. Учась в этом учебном заведении, Алексей Гастев, помимо общеобразовательных лекций, посещал факультативные курсы столярного и слесарного ремёсел. Возможно, именно здесь Гастев приобрёл те навыки, которые впоследствии успешно применял в профессиональной жизни. Около 1899 года он приезжает в Москву и поступает в Учительский институт. Уже в 1900 году он сближается с оппозиционно настроенной молодёжью, посещает марксистские кружки и сам начинает заниматься революционной агитацией. В 1901 году, в возрасте восемнадцати или девятнадцати лет, Гастев вступает в РСДРП.
Что привело Гастева в ряды революционеров? Его сын Юрий Алексеевич в своём докладе, прочитанном в конце 1980-х годов в Гарвардском Русском исследовательском центре, объясняет политические взгляды отца в молодости его свободолюбивым и непреклонным темпераментом, сочетавшимся с тягой к точной науке и практическому применению своих знаний. Для того чтобы вообще как-то разумно объяснить поступки человека, жившего около ста лет назад, сегодня нам в первую очередь нужно освободиться от их оценок, сделанных с учётом позднейших знаний, и просто взглянуть на те события с точки зрения, доступной их участникам. Вот что, к примеру, пишет увлекавшийся марксизмом и сосланный за посещения соответствующих кружков русский философ-идеалист Николай Бердяев в своей книге «Самопознание»: «В конце 90-х годов образовалось марксистское течение, которое стояло на гораздо более высоком культурном уровне, чем другие течения революционной интеллигенции... Марксизм конца 90-х годов был несомненно процессом европеизации русской интеллигенции... Марксизм раскрывал возможность победы революции, в то время как старые революционные направления терпели поражение. У меня была потребность осуществлять в жизни свои идеи, я не хотел оставаться отвлечённым мыслителем. Всё это в совокупности толкало меня в сторону марксизма...» В другой главе той же книги читаем: «...в 40 годы на успех в любви мог рассчитывать лишь идеалист и романтик, в 60 годы лишь материалист и мыслящий реалист, в 70 годы народник, жертвующий собой для блага и освобождения народа, в 90 годы — марксист». Современный российский политолог и публицист С.Г. Кара-Мурза обобщает: «В начале века марксизм в России стал больше, чем теорией или даже учением: он стал формой общественного сознания в культурном слое».
Вместе с тем, есть основания думать, что Гастева побудила прийти в рабочее движение солидарность с людьми, находящимися в бедственном положении, и, кроме того, близкими ему по социальному происхождению. Отец Гастева, хотя и не работал на заводе, занимался наёмным трудом и имел скромный достаток. Его матери долгое время угрожала самая настоящая нищета. Стало быть, Гастев не понаслышке представлял себе тяготы тех, за чьё благо он боролся. В скором же времени ему предстоит в буквальном смысле оказаться в шкуре заводского рабочего, и уже по-новому сформулировать смысл своей борьбы.
Историк А.В. Новиков, ссылаясь на немецкого экономиста конца XX века Шульце-Геверница, анализирует причины массовых выступлений рабочих в 1905-1907 гг. на основании сведений, собранных за несколько лет до этого первыми фабричными инспекторами России во Владимирской, Костромской и Ярославской губерниях (а именно здесь сосредоточит свои агитаторские усилия Гастев). «...Заработок рабочих удовлетворял лишь минимум их потребностей. В имеющихся обследованиях бюджетов рабочих Костромской губернии сделаны самые неутешительные выводы о питании рабочих... » Заработок большинства работников не позволял им иметь отдельное жилье. Особенно тяжёлым было положение в Иваново-Вознесенске. «В небольшой комнате помещается от 10 до 20 человек… обыкновенно в рабочих квартирах нет ни полатей, ни нар, и все квартиранты спят на полу». Владельцы предприятий пытались смягчить жилищную проблему строительством казарм. Однако, в одну комнату часто поселялось по две семьи. Согласно опубликованным вместе с данными инспекций бюджетным исследованиям С.Н. Прокоповича, рабочий в России мог содержать семью только при заработке 400 — 500 руб. в год. При среднем заработке в 240 — 250 руб. «для большинства русских рабочих семейная жизнь была недоступной роскошью». При этом, получая меньше «семейного минимума», большая часть рабочих имела семьи.
17 ноября 1901 года революционная общественность в России отмечала 40-ю годовщину со дня смерти Николая Добролюбова. Гастев был одним из организаторов демонстрации его памяти, за что в 1902 году, перед сдачей выпускных экзаменов, был исключён из института. Он решает полностью посвятить себя революционной работе и переходит на положение подпольного агитатора. В декабре 1902 года он убеждает рабочих Наро-Фоминска начать забастовку. За это его арестовывают и в июле 1903 высылают на три года в Усть-Сысольск (сегодня это — г. Сыктывкар). Несмотря на некоторый бытовой дискомфорт, ссылка была относительно лёгкой формой наказания, так как ссыльным не приходилось выполнять тяжких работ. Жили они в основном в обществе себе подобных, беспрепятственно встречаясь, обучаясь друг у друга и дискутируя. В самой Вологде был крупный пересыльный центр, в котором одновременно с Гастевым или незадолго до него находились его партийные соратники и единомышленники А.А. Богданов (Малиновский) и А.В. Луначарский, уже упоминавшийся Н.А. Бердяев, эсер-боевик Б.В. Савинков, писатель А.М. Ремизов , будущий участник (совместной с Гастевым) боевой дружины в Костроме, а затем — один из руководителей советских карательных органов — М.С. Кедров. В вологодских архивах сохранилась характеристика, данная Гастеву местным полицейским управлением: «Поведения очень неодобрительного, служит главным коноводом всех поднадзорных, подбивая их на кляузы, очень неуживчивый, грубый и дерзкий. Не признаёт власти, религии и закона». Полицейский исправник обращается к начальству за разрешением нанять для наблюдения за Гастевым «отдельное лицо с оплатой 15 рублей в месяц». Занявшись репетиторской работой, Гастев вскоре устраивает в Усть-Сысольске политическую демонстрацию, после чего его переводят в село Визингу. Здесь Гастев получает уже более лестную характеристику, так как хочет попасть в город Яренск, где находятся его товарищи по ссылке, а может быть, он уже вынашивает план побега. Прошение Гастева на имя вологодского вице-губернатора удовлетворено и 1 июня он попадает в город, вблизи которого проходит железная дорога, а уже 10 июня бежит. Полиция безрезультатно разыскивает его по всем окрестностям.
В 1903-1904 гг. Гастев находится в постоянной переписке с Лениным и Крупской. Из писем Гастева (он подписывал их как «Иванов») видно, что в основных вопросах он целиком поддерживает большевистскую фракцию. Первое письмо от Крупской отправлено Гастеву 1 сентября 1903 г., когда он ещё находится в Вологодской ссылке. Из второго письма явствует, что Гастев в нескольких предыдущий письмах (их тексты не сохранились) активно шлёт материалы в редакцию «Искры» (как раз в это время Ленин уходит из редакции, и руководство изданием газеты переходит в руки Плеханова). Письмо было отправлено на конспиративную квартиру в Вологду через Лейпциг. Следующее письмо отправлено Гастевым-Ивановым в соавторстве с Луначарским из Парижа. Оно касается, в основном, вопросов партийной организации. Из него, помимо прочего, следует, что Гастев успел за это время не только покинуть места ссылки, но и благополучно пересёк границу России, прибыл в Западную Европу и связался там со своими однопартийцами.
Вот как вспоминает эти события вторая жена Гастева Софья Абрамовна Гастева-Гринблат. В Питере или Москве Гастеву удаётся связаться с партийным комитетом, который снабжает его подложными документами для выезда за границу. Ему, вместе с двумя товарищами, из партийной кассы выдают огромную по тем временам сумму в 100 рублей. Все трое благополучно садятся в поезд до Парижа с остановкой в Берлине. В Берлине они отправляются осматривать город, оставив свои полупустые чемоданчики с единственной сменой белья прямо на вокзале. Вернувшись к вечеру на вокзал, они обнаруживают там недовольного швейцара из утренней смены, который обрушивается на них: «Мне домой уходить нужно!» — ему его немецкая пунктуальность не позволила оставить их чемоданы без присмотра. В Париже Гастеву была назначена конспиративная явка. Совершенно не владея на тот момент французским, он вышел из положения следующим образом. Вначале остановил на улице человека, «похожего не на француза», и попытался ему по-русски объяснить, что он ищет. Тот ничего не понял. Тогда Гастев перекрестился, и случайный прохожий тут же сообразил, что перед ним русский и показал ему, где находится русская православная церковь. Гастев направился туда, и в церкви ему по-русски объяснили, как найти нужную ему конспиративную квартиру.
Так или иначе, Гастев успешно обосновывается в Париже и начинает вести жизнь эмигранта-революционера. «В один из первых приездов» за границу (вероятно, в том же 1903 году) Гастев лично знакомится с Лениным. В совместном с Луначарским письме от 20 октября, а также в четырёх других письмах, датированных октябрём и ноябрём 1904 г., Гастев сообщает вождю партии о создании в Париже рабочего кружка и просит Ленина выразить своё мнение по нескольким организационным вопросам. Находясь во Франции, Гастев ведёт переписку с оставшимися в Вологодской ссылке товарищами и пытается наладить связь со ссыльными Архангельска для объединения партийной работы и передачи сосланным большевикам сведений из партийного центра (то есть из-за границы).
По некоторым сведениям, Гастев неоднократно ездит из Парижа в Россию по заданию Центрального комитета. Достоверно известно, что 9 января 1905 года Гастев находился в Париже (в одной из своих статей он описывает реакцию французских рабочих на события в Петербурге. Тысячи рабочих вышли тогда на марш солидарности, скандируя: «Да здравствует Россия! Да здравствует пролетариат!»). Весной 1905 года Гастева направляют в Ярославль в распоряжение Северного Союза РСДРП (письма, отправляемые членам союза, подписывались «Семён Семёнович» или инициалами С.С.). Здесь Гастев остаётся недолго. 25 апреля начинается III съезд большевиков в Лондоне, во время которого он в качестве наблюдателя находится на одновременно проходящей в Женеве конференции меньшевиков. Вероятно, сразу после этого Гастев с очередным заданием едет в Россию. На этот раз пунктом его назначения становится Иваново-Вознесенск, где он принимает участие в подготовке и проведении всеобщей стачки на предприятиях города.
Стачка в Иваново-Вознесенске в мае-июле 1905 года стала отправной точкой в серии массовых выступлений рабочих в промышленных городах России в период первой революции. В ней приняли участие все без исключения предприятия города (больше всего здесь было текстильных фабрик). 72 дня с конца мая по конец июля в городе стояли все фабрики и заводы. С самого начала, наряду с требованиями улучшения условий работы, бастующие выдвигали политические лозунги о созыве Учредительного собрания и о всеобщих, равных, тайных и прямых выборах. Собираясь на митинги, рабочие вели себя совершенно мирно, хотя для самообороны были созданы особые боевые дружины, которые, впрочем, не сумели или не успели дать отпор, когда на насильственный разгон митинговавших были посланы казаки. Вероятно, самым важным событием стачки стало создание бастующими рабочими первого в России общегородского Совета рабочих депутатов, который на некоторое время, не прибегая к насилию, взял ситуацию в городе под свой полный контроль.
3 июня забастовка вошла в свою «боевую» фазу. Впрочем, ещё накануне ничто не предвещало такого развития событий, так как с самого начала забастовки рабочие депутаты беспрепятственно обсуждали в пригороде Иваново-Вознесенска (на Талке) политические вопросы об Учредительном собрании и выборах. 2 июня было вывешено запрещение губернатора собираться на Талке, мотивированное тем, что рабочие «начали» обсуждать политику. 3 июня митингующие, проигнорировав запрещение, как обычно, собрались на Талке. Поле было окружено отрядом конных астраханских казаков под предводительством полицмейстера Кожеловского. Казаки поскакали на собравшихся рабочих и принялись избивать их нагайками. Бегущих расстреливали из ружей по одному, когда они поднимались на железнодорожную насыпь. Уцелевшие забастовщики впали в состояние отчаяния и ярости, после 3 июня начались грабежи лавок, чьи хозяева были в основном на стороне фабрикантов — вначале это были винные, а потом и продуктовые лавки. Этому способствовало то, что во время забастовки рабочие были лишены всяких средств к пропитанию, а накопленные запасы быстро подходили к концу. В окрестностях города было сожжено несколько усадеб и дач.
11-12 июня 1905 г. Гастев под псевдонимом «А. Попович» пишет письмо Ленину из Иваново-Вознесенска, описывая происходящее здесь: «Работа идёт... В наших краях произошло событие, которое по своему непосредственному значению стоит выше 9 января — Ивановское восстание. ...В Иванове настроение боевое. После бойни там необходимы не литература, не агитация, а пули! А всякое словоизвержение кажется или декламацией или просто издевательством. К тому же всё Иваново уже признало почти депутатское собрание временным правительством, и социал-демократическая организация имеет невиданный авторитет... Перед вами стоит толпа рабочих вполне сознательных: их только что изувечили, многих из их братьев нет, а наши революционные регистраторы вздумали... их «вооружать желанием вооружаться»...».
Как видно из письма Гастева, он решительно поддерживает вооружённое восстание. Это в целом соответствовало программе большевиков, согласно которой рабочие должны были вооружиться, чтобы взять в свои руки контроль над заводами, а затем создавать по всей стране депутатские советы и добиваться таким образом смены политической системы. Такая тактика не вполне согласовывалась с маркистским представлением о необходимости существования развитых капиталистических отношений и буржуазной республики для осуществления пролетарской революции. Однако Гастев уже в эту пору проявляет себя как человек действия, предпочитающий смелый практический эксперимент теоретической ортодоксии. Созданный в Иваново-Вознесенске под руководством большевиков из Москвы, Владимира и Ярославля (помимо Гастева здесь были Н.И. Подвойский, А.С. Самохвалов и А.В. Мандельштам) Совет рабочих депутатов включал в себя боевую дружину и отряд рабочей милиции. Милиция предназначалась для поддержании порядка во время забастовки, а боевая дружина нужна была рабочим для самообороны от войск и полиции. Кроме того, по мере разрастания вооружённого восстания по стране, рабочие дружины могли объединиться друг с другом для захвата власти.
О событиях в Иваново-Вознесенске Гастев со временем напишет в петербургском кооперативном журнале «Жизнь для всех», редактируемом Владимиром Александровичем Поссе. В течение 1910 и 1912 гг. Гастев опубликовал в «Жизни для всех» несколько статей о рабочем движении под псевдонимом А. Зорин. Вот как описывает он летнюю ивановскую стачку 1905 года: «Двадцать тысяч народу сразу уехало по деревням: «Тут теперь дело затяжное». А тысяч пятьдесят, шестьдесят остались в городе. Чем они питались? Утром словами и песней. К вечеру ели грибы, набранные за день ребятишками в лесах, лук, сорванный в чужих огородах, да так — «дрянцу разную». И были веселы, восторженно настроены.»
Большинство выдвинутых ивановскими рабочими требований не были удовлетворены владельцами предприятий. Совет рабочих депутатов постановил прекратить стачку с 1 июля, однако она продолжалась ещё более трёх недель. Вернувшись на предприятия, рабочие попытались было явочным порядком ввести сокращённый рабочий день, но и эта инициатива вскоре была пресечена начальством. Большевики склонны были видеть в ивановской стачке ценный революционный опыт, использованный в дальнейшем во время декабрьского восстания 1905 года в Москве. В то же время, многие из рабочих, испытав в период стачки революционный подъём, после её поражения почувствовали себя преданными, так как их руками большевики пытались добиться своих политических целей, а никаких реальных улучшений в их жизнь стачка не принесла. Видимо, именно в 1905-1906 гг., с головой окунувшись в стихию стачек, митингов и боевых дружин, Гастев несколько пересмотрел цели рабочего движения и роль в нём политических партий и «профессиональных революционеров».
В 1911-1912 гг. в серии статей в «Жизни для всех», озаглавленной «Вера. Отчаяние. Опыт», Гастев анализирует настроения, преобладавшие среди бастующих рабочих в 1905 году, крушение надежд, вызванное поражением восстания и те выводы, которые сделали для себя некоторые из его участников впоследствии.
В первой части очерка («Вера») Гастев отождествляет настрой рабочих во время ивановской стачки с состоянием религиозного подъёма: «Было время могучей, потрясающей веры, когда за день перерождались люди, мгновенно рождались вожди. Была религия со всей её обрядностью и с самым чарующим — с пророком.» Гастев полагает, что революционное движение 1905 года было именно религиозным по своей сути, так как оно имело сильнейшую эмоциональную окраску, в то время как представление о конечных целях борьбы у большинства было довольно нечётким. «Даже литературные изложения веры называются символами («Символ веры»)». «Чего больше в революционной религии — ожидания или действия? Несомненно, первого больше, чем второго.» Гастев констатирует, что революционные массы даже в случае победы не готовы воспользоваться её плодами, они ждут вождя, который, встав во главе победившей революции, «разрешил бы», а точнее, «сузил разыгравшиеся, но не гармонизированные потоки ожиданий, веры, надежды». А над всем этим «высоко парила царица-политика с её радужными перспективами власти, диктатуры («сами арестовывать будем!») и прочими прелестями, так увлекающими вчерашних рабов».
Состояние недавних участников революционных событий после поражения Гастев описывает как кризис веры. «...Разгром по всей линии. Разбиты физически... Разбиты морально.» «Как нож по сердцу проходила леденящая дрожь разочарования партиями, политикой, организацией.» Гастев пишет о массовых самоубийствах в среде рабочих, об отпадении партийных рабочих-социалистов, бывших до недавнего времени лидерами борьбы, а теперь с неохотой платящих партийные и профсоюзные взносы. Рабочее движение как таковое начинает распадаться, чтобы после переоценки результатов проигранной борьбы возродиться уже в каких-то других формах. Об этих выстраданных плодах поражения Гастев напишет в третьей части своих заметок под заголовком «Опыт». «Незаметно, тихо, как работа червей, начинается у нас рабочий опыт. Люди начали сходиться как люди, без фраз, без воздушных замков, для делового познания и строения жизни.» Результатами этого опытного «строения» станут кассы взаимопомощи, кооперативы и борьба за конкретные улучшения условий труда, о которой Гастев много узнает от французских рабочих, работая на парижских заводах.
Но до этого перелома его ещё ждёт разнообразная организаторская деятельность в городах Севера России. В июле 1905 года по рекомендации М.В. Фрунзе Гастев был направлен в Кострому для организации здесь стачки по ивановскому образцу. Гастев был избран председателем костромского Совета рабочих депутатов и делегатом на предстоящую партийную конференцию большевиков. Помимо прочего, он и здесь участвует в создании боевой рабочей дружины. Организованная при участии Гастева стачка в Костроме продолжалась примерно три недели. Бастующие настаивали на сокращении рабочего дня до восьми часов и на некоторых других улучшениях условий работы. После того, как владельцы предприятий согласились сократить рабочий день на один час и отчасти увеличить зарплату, Совет принял решение о прекращении стачки.
Гастев продолжает выступать как революционный агитатор на Севере России всю осень 1905 года под разными вымышленными именами. Чаще других партийных псевдонимов Гастева упоминаются: Лаврентий, Захар, Спиридон, Попович, Иванов, Васильев, Вершинин, Степанов (в литературе и журналистике он также фигурировал как Зорин, Дозоров, Набегов, Дальний, Одинокий и др.). 17 октября 1905 года принятый под давлением оппозиции царский манифест «Об усовершенствовании государственного порядка» наделил Государственную думу законодательными полномочиями и провозгласил неотъемлемость прав граждан. Одновременно усилились репрессии против представителей революционных партий. Члены крайне-правых группировок в это время устраивают настоящую охоту на революционеров (именно в этот период в Москве ими был убит Н.Э. Бауман, а в Ростове — Д.Д. Фелицын ), во многих городах нападения на революционеров сопровождают антиеврейские выступления и погромы. В октябре Гастеву пришлось некоторое время прятаться в родном Суздале и в расположенном неподалёку Гавриловом Посаде. В ноябре он объявляется в Юрьевце, где в расположенном рядом с фабрикой городском манеже вместе с рабочим агитатором Иваном Козловым проводит собрание рабочих лесозавода Брандта и сход крестьян Валовской волости. Собрание принимает резолюцию, призывающую крестьян к совместному с рабочими восстанию под руководством большевиков. Во время декабрьского восстания в Москве Костромской комитет, в который по-прежнему входит Гастев, занимает выжидательную позицию, постоянно поддерживая связь с партийным центром в Москве, но не получая от него директивы присоединиться к восставшим. После того, как восстание было подавлено, Гастев направляется в Ростов для агитации в среде солдат 48-й артиллерийской бригады. Он ненадолго приезжал сюда ещё из Ярославля на первомайский митинг, где произнёс речь под именем «товарища Захара». Именно в Ростове Гастев познакомился со своей первой женой Анной Ивановной Васильевой-Гастевой.
Судьба Анны Ивановны заслуживает отдельного рассказа. Как и её муж, она с юности была нелегальной революционеркой-большевичкой. Как и Гастев, занималась агитацией в среде солдат. Вот как характеризует Анну Гастеву известная ростовская большевичка Галина Николаевна (Лия Абрамовна) Флаксерман-Суханова в опубликованном письме: ««тов. Софья»... присланный из центра военный организатор. Знаю наверняка, что она была жена тов. Гастева, который приезжал к нам в Ростовскую организацию, как пропагандист от МК партии, его клички: Лаврентий и Захар... Когда она работала среди войск ростовского гарнизона военным организатором — я работала вместе с ней. У нее были коротко острижены, по-мужски, волосы, она одевалась в солдатскую одежду, причем каблуки на сапогах были стоптаны, а шинель солдатская — потрепана. Она курила махорку, скручивая из газетной бумаги длинные козьи ножки, что делали все солдаты, и артистически сплевывала после затяжки довольно далеко, как заправский солдат.» Однажды «Софье» (Анне Гастевой) понадобилось ехать в Москву по делам партии. Было решено, что легче всего ей будет скрыться от слежки в образе светской дамы. Для неё достали парик, изящное дамское пальто, лаковые туфли, шляпу, вуаль, перчатки и маленький чемоданчик. Боясь, что обман обнаружится, Васильева-Гастева в поезде в первый же момент заявила, что у неё сильно болит горло, чтобы сразу же лечь спать, избежав каких-либо разговоров. Больше всего она боялась, что её хриплый голос выдаст её несоответствие исполняемой роли. Проводя почти всё время среди солдат, Анна Ивановна пила с ними чай и водку в трактирах, одевалась по-солдатски, и многие из её знакомых считали её обычным солдатом, не подозревая, что это — женщина.
Примерно в 1906 году Анна Ивановна становится женой Гастева. Брак их был гражданским во всех смыслах, так как оба были на нелегальном положении и не придавали значения соблюдению формальностей. Через несколько месяцев Анну Ивановну арестовали и выслали в Якутстк, откуда она сумела бежать, а в 1907 году вернулась в Петербург, где поселилась, наконец, с мужем. В январе 1908 года у них родился сын Владимир. Анна Ивановна продолжала скрываться от властей под вымышленными именами, в какой-то момент она бежала за границу (существует фотография их сына Володи в возрасте четырёх или пяти лет, сделанная в одном из парижских фотоателье). После возвращения в Россию судьба Анны Гастевой была трагична. Её вновь арестовывают и до 1917 года она находится в ссылке. В это время они с Алексеем Капитоновичем уже разошлись, а в 1917 году у него появляется новая семья. Однако, в последние годы жизни Гастев продолжал поддерживать свою первую жену. При советской власти её арестовали в 1938 году, за считанные дни до ареста Алексея Капитоновича. Дальнейшая судьба Анны Ивановны неизвестна, во всяком случае, на свободу она уже не вернулась.
В апреле-мае 1906 года Гастев под именем «Иванов» участвует в качестве представителя Костромы в IV Стокгольмском съезде РСДРП. В архивах шведской полиции хранятся имена и адреса зарегистрированных участников съезда, почти все они — вымышлены. В стенограмме съезда зафиксировано выступление Гастева, поддержавшего Ленина в вопросе о конфискации земельных владений («аграрная программа»). Среди прочего, съезд вынес постановление о самовооружении населения и создании боевых дружин, подобных костромской дружине Гастева, готовых к революционным выступлениям. Одновременно должна была усилиться агитация в войсках. Вместе с тем, съезд запретил захват денег отдельными лицами или группами от имени партии, экспроприацию средств частных банков и нарушения личной безопасности и частной собственности граждан (кроме непроизвольных результатов борьбы с правительством). После съезда Гастев сразу же едет в Кострому, где выступает с докладами о решениях съезда, в частности, о вовлечении в революционную борьбу крестьян. Сам Гастев направляется в Макарьев, где занимается агитацией среди крестьян и ремесленников. В июне Гастев едет в Москву на областную конференцию, во время которой по указу Столыпина были арестованы все её участники. 8 июня он попадает в Бутырку, после чего его ссылают на три года в Архангельскую губернию, однако из этой ссылки ему удаётся бежать всего через какие-то десять дней. Вскоре Гастев снова оказывается в Костроме. Здесь у него происходит конфликт с руководством большевистского Костромского комитета. По инициативе Гастева его боевая дружина объявила о своей независимости от комитета, после чего была распущена. Гастев должен был сообщить о случившемся в ЦК. Он направился в Териоки к Ленину и вернулся от него с приказом сохранить дружину. Однако, по пути назад Гастев был арестован в Петербурге и посажен в Кресты. Этот его арест, как и многие другие в последующие несколько лет, был кратковременным. Так как Гастев постоянно жил по подложным документам, арестовывали его обычно за «нарушение паспортного режима» и довольно быстро выпускали.
Возможно, недоразумение в Костроме сыграло какую-то роль в том, что в 1907 или 1908 году Гастев прекратил своё участие в деятельности большевиков, но, как видно из написанного им позднее, настоящие причины этого были гораздо более глубокими. Впрочем, отход Гастева от большевистской фракции не привёл к перманентному разрыву с ней или, тем более, к вражде. Описывая свою встречу с Лениным в 1921 году, в связи с созданием в Москве Центрального института труда, Гастев через много лет расскажет, что тот его «буквально облил своим радушием, реальную теплоту которого многие и не знают» и «припомнил наши встречи, которые предшествовали настоящему разговору». Думается, что эти слова Гастева были вполне искренними, так как он вообще не умел преклоняться перед авторитетами и был достаточно скуп в выражении эмоций. Будучи сам «старым большевиком», он в 1924 году (когда были сказаны эти слова) вряд ли испытывал потребность в особенном восхвалении Ленина.
В 1910 году Гастев вновь уезжает в Париж, где живёт около трёх лет. За время, проведённое там, он неплохо овладел французским языком; парижский период жизни Гастева оставил осязаемый след в его мировоззрении. Вероятно, в это время он познакомился с французским синдикализмом. В уже цитированной выше «Жизни для всех» Гастев описывает изменения, происшедшие в его взглядах достаточно определённо:
«Старое воодушевление это — вдруг почувствовать, что «и мы люди»... А этот новый восходящий тип воодушевления создаётся не смутными внешними настроениями, а ощущаемой в процессе опыта растущей силой...» Возращаясь к событиям 1905 года, Гастев пишет: «Такой катастрофы, отчаяния в опытной жизни быть не может, как в жизни религиозной». Опыт должен прийти в процессе солидарного созидания рабочими своей собственной жизни, в каких бы изначально тяжёлых условиях они не находились. Мир новых отношений просто нужно создать своими усилиями, не дожидаясь, пока их установит какая-нибудь новая партия. Политическая борьба при этом не отвергается, а воспринимается как одна из составных частей необходимой работы по реорганизации жизни. Один из основных практических выводов, следовавших из нового мировоззрения Гастева — это необходимость самому встать в ряды тех, за чьи права он недавно боролся. Среди членов большевистской фракции, живущих на партийные средства, только очень немногие в своей повседневной жизни были настоящими рабочими. Условия жизни членов пролетарской партии не всегда были пролетарскими, а среди их мотивов, как вскоре выяснилось, сочувствие рабочим было далеко не единственным. В 1907 в Петербурге Гастев поступает на завод слесарем, одновременно вступив в профсоюз рабочих-металлистов. Позже он становится водителем трамвая, а в Париже осваивает ещё несколько рабочих специальностей и некоторое время работает шофёром. Всё это настолько меняет его представления о жизни, что революционная теория становится для него второстепенным делом, а конкретные меры по реорганизации трудового процесса с позиций максимальной целесообразности и удобства для рабочего-производителя приобретают первостепенное значение. Эти идеи найдут своё развитие в дальнейшей деятельности Гастева по рационализации труда, но их зачатки есть уже в его статьях, написанных после 1907 года.
«Так трудно искренне сказать, будет ли то, что называется социальной революцией? Многие доказывают необходимость её «научно». Но это как раз те, кто является отрицателями самостоятельного значения опыта. «Идея» уже дана для них «извечно». Мы же думаем, что будет или не будет эта революция, это покажет опыт... Все, кто «верит» в революцию, доказывайте её «научно», все, кто хотят знать её, делайте непрерывный опыт. »
Гастев приводит пример: в Москве Союзом потребительских обществ куплен на деньги кооперативов дом за 80 тысяч рублей. Он видит в развитии кооперации, то есть сотрудничества между людьми в широком смысле, альтернативу капиталистическим отношениям. Беспартийные профсоюзы, членство в которых будет добровольным сознательным выбором рабочих-созидателей, должны охватить все главные отрасли человеческой деятельности. Из них, как из своеобразных «ячеек», новое общество должно будет выстроить себя. Купленный Союзом потребительских обществ дом будет превращён в просветительский центр, «который бы слушал и перерабатывал рассеяный по всей России кооперативный опыт, а это уже центр... социальной науки». «Если лет через пять мы будем лишь иметь в Питере «Рабочий дом», а в Москве — центр кооперативного производства, это будет заметный этап российского социального опыта, и только с этих пор мы войдём в историю мирового рабочего движения.» Гастев отмечает также, что на Западе «системы» и «идеи» родились раньше рабочего опыта, но сейчас «опыт царит там».
В 1913 году Гастев в очередной раз возвращается в Россию. Здесь его снова арестовывают и ссылают, на этот раз – в Нарымский край. Он живёт в ссылке несколько месяцев, дожидаясь удобного для бегства времени года, потом бежит в Томск, а оттуда, уже мало скрываясь, направляется в Ново-Николаевск (нынешний Новосибирск), где живёт, работает и пишет под вымышленными именами до самой февральской революции 1917 года. В 1916 году в Ново-Николаевске Гастевым написан фантастический прозаический очерк «Экспресс». Сибирь будоражит его фантазию, и в его сознании рождаются мечты о сказочном индустриальном будущем этого края. Каким же образом видение Гастевым будущего эволюционировало за прошедшие десять лет?
У завтрашнего дня, каким его рисует Гастев в «Экспрессе», мало общего с реально осуществлённым в России социализмом. В нём мы видим общество, глубоко изменённое научно-технической революцией. Огромную роль в нём играет активное рабочее движение в формах профсоюзной политики и кооперативного предпринимательства рабочих.
«Конгресс сибирских трестов на одной из воздушных платформ решает прибрать к своим рукам интернациональный трест «Сталь»; синдикат «Руда», объединивший добычу Алтая, Саян и Яблоновых, давно уже подбирался к «Стали»… Теперь он хочет поставить «Сталь» под контроль союза синдикатов. Голосования конгресса вызывают биржевую панику во всём мире; ещё минута – и радиотелеграф известит о сотне крахов и тысяче самоубийств биржевых дельцов: «Платформа» проглатывает «Сталь».»
«…Третий конгресс — рабочий международный съезд… Весь последний год во всех странах шли съезды и референдумы. И теперь Интернационал спокойно принимает решение за мировой рабочий класс: он решил биться за немедленное образование международного совета, который должен объявить себя собственником угля, хлеба, кислорода и огня.»
Как видно, в обществе будущего по Гастеву нет и намёка на государственную монополию на экономические ресурсы. Он видит в нём высокоразвитую экономическую систему, в которой частная и общественная собственность на средства производства успешно конкурируют друг с другом. Одной из наиболее значимых сил на экономической арене в таком обществе становятся объединённые союзы рабочих, солидарно отстаивающие свои интересы, покупающие и продающие тресты, на общие средства строящие дома и банки. Объявляя себя с вполне марксистских позиций собственником «хлеба, кислорода и огня», совет рабочих отнюдь не стремится перепоручить распределение этих ресурсов «рабочей партии» — он управляет ими самостоятельно.
Описывая общество будущего, Гастев никогда не говорит о «диктатуре пролетариата» так, как её понимали большевики — то есть как о монополии на политическую жизнь в стране одной партии. Через несколько лет, вернувшись к легальной жизни и создав в Москве Центральный институт труда, Гастев в одном из его изданий выскажет такоё непосредственно-идеалистическое понимание «диктатуры пролетариата»:
«Мы выкинули лозунг, что каждый рабочий, работая за своим станком,
является директором предприятия».
Гастев полон оптимизма относительно ведущей роли России в мировой науке и экономике грядущих веков:
«Это первые заседания Интернационала, когда прения ведутся на международном языке, который составился из комбинаций русского с американо-английским.» «Если нужно выразить научно-смелую идею, то всегда и всюду — в Европе и в Америке — говорят: «Это что-то… красноярское»». «Там, на Енисее, высится мачта, на которой гордая надпись: «Красноярск — морской порт», но за ней на башне дамбы другая надпись: «Красноярск — верфь мира!»» «Курган, окружённый кольцом рельсов, разросся в город масла, хлеба, мяса. Его давно уже зовут «кухней мира»».
Восхищение Гастева трудовой культурой Запада очевидно во многих его работах. И, кажется, ещё больше, чем Западной Европой, Гастев восхищён Америкой, где ему ни разу не довелось побывать. Будущая Россия, согласно запечатлённым в «Экспрессе» видениям Гастева, развивается согласно модели, похожей на северо-американскую. Это — децентрализация власти, перемещение центра тяжести экономики из исторически-значимых городов европейской части страны в богатую полезными ископаемыми Сибирь, создание новой «функциональной» культуры.
В 1922 году поэт Николай Асеев в стихотворном послании отошедшему от литературной работы Гастеву напишет:
...Я хочу тебя увидеть, Гастев,
длинным, свежим, звонким и стальным,
чтобы мне — при всех стихов богатстве —
не хотелось верить остальным;
...Я тебя и никогда не видел,
только гул твой слышал на заре,
но я знаю: ты живешь — Овидий
горняков, шахтеров, слесарей!
В процессе революции 1905-1907 годов, которая во многом была настоящим стихийным творчеством рабочих, живущих в крайне тяжёлых социально-экономических условиях и ищущих из них выхода, сформировался будущий круг идей Алексея Гастева. Студент-марксист, исключённый из института, идёт на завод рабочим, чтобы по-настоящему встать в ряды пролетариев, за которых он борется. Когда революция в России совершается руками «профессионалов», Гастев остаётся в стороне. В то же время он прекрасно осознаёт внутреннее родство своих идей о рационализации труда с социалистической идеей. По Гастеву, только свободный и равноправный участник трудового процесса, работающий без принуждения (то есть сам на себя), способен оценить свой труд с позиций его оптимизации и соответственным образом его организовать. Поэтому сразу же после февральской революции Гастев возвращается в ряды профсоюзных активистов, он постоянно размышляет и пишет об организации труда на новых началах. Долгое время он настаивает на автономии своей области деятельности от области политики. Однако наступает период, когда какая-либо автономия становится невозможной, и Гастев оказывается жертвой системы, в которой политике подчинены все аспекты повседневной жизни — прямая противоположность тому, что составляло суть его убеждений. Жизнь Алексея Гастева окончилась трагически — в 1938 году он был арестован и через полгода расстрелян по ложному политическому обвинению; созданный им институт был перепрофилирован, а его идеи надолго забыты.
Первая русская революция стала главным и единственным в своём роде революционным опытом Алексея Гастева. Приняв поначалу революцию на веру, как правдоподобную теорию, отвечающую требованиям его разума и этического чутья, Гастев в результате обретения опыта остался революционером по своим основным убеждениям и подходу к жизни. Перестав быть революционером по профессии, он сделал своей профессией то, ради чего революция и совершалась, то есть организацию труда на новых, свободных от принуждения и неверных методологических установок началах. До тех пор, пока перед человечеством продолжают стоять неразрешённые социальные проблемы — голод, недоступность для многих адекватного лечения и жилья, вопиющее экономическое неравенство, и, наконец, важнейшая из всех — проблема сохранения жизни на Земле как таковой, опыт революций прошлого остаётся для нас как бы открытым, общедоступным учебным пособием. Необходимость создания гармоничной социальной системы, основанной на добровольном сотрудничестве и солидарности, в наши дни ещё более остра, чем в 1905 году, потому что только создав такую систему, человечество обретёт шанс выжить в эпоху глобализации, когда все противоречия его прошлого и настоящего приобретают уже совершенно апокалиптические формы. Только осознав справедливость требований первой русской революции и приняв после беспристрастного изучения её историческую закономерность, мы сможем избежать повторения её кровавых эксцессов в будущем. Обустраивая свою жизнь на основе принципов свободы и справедливости, нам не раз ещё придётся вспомнить труды Алексея Гастева, его мысли и его опыт, чтобы найти для них применение в собственных трудах, творчестве и борьбе.
Источники
- Асеев, Н.Н. Письмо А.К. Гастеву. ГАРФ, Ф. №Р-7927, Оп. 1.
- Бердяев, Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма.
- Бердяев, Н.А. Самопознание: опыт философской автобиографии. М.: Мысль, 1990.
- Большевики: документы по истории большевизма с 1903 по 1916 год бывшего Московского Охранного Отделения. Сост. Цявловский, М.А. Нью-Йорк, 1990.
- Гастев, А.К. "Организация труда", ЦИТ ВЦСПС, 1924, № 1.
- Гастев, А.К. «Поэзия рабочего удара». М., 1971.
- Гастева, С.А. Стенограмма бесед с В.Д. Дувакиным. Москва, 1976-1977.
- Зорин, А. Рабочий мир // Жизнь для всех, №8, 1911; №3, 1912.
- Johansson, Kurt. Aleksej Gastev, Proletarian Bard of the Machine Age. Stockholm, 1983.
- Кара-Мурза, С.Г. Развитие капитализма в России: как изменялись взгляды Ленина // Советская цивилизация, том I.
- Кулаева, А.Б. Жизнь и творчество Алексея Капитоновича Гастева: дипломная работа. СПб, 1996.
- Ленин, В.И. Полное собрание сочинений. М., 1974. Т. 1, с. 51, 256, 427-428, 413, 433, 436, 469. Т. 3, с. 35-36, 83, 87-88, 129-130, 134, 374.
- Новиков, А.В. К вопросу о причинах активизации рабочего движения в России в начале XX в. // Новый исторический вестник, №2 (13), 2005.
- Рождённый творчеством революционных масс // Первый в России: Иваново-Вознесенский общегородской Совет рабочих депутатов 1905 г. в документах и воспоминаниях. М., 1975.
- Стопани, А.М. // 1905 Год в Костроме. С. 68-69.
- Флаксерман, Г.К. Воспоминания. М., 1957.
|
О проекте
