Всеволод Мальцев. Виктор Ерофеев, Мэрилин Монро, и другие

Однажды Александр Сергеевич Барсенков зашел в "Библио-Глобус" - один из известных московских книжных магазинов. Давно ничего новенького не читал. Неизвестные фамилии новых, взобравшихся на вершину успеха, авторов, постоянно мелькали в разговорах, а что написали, о чем, Барсенков представлял смутно. Так, обрывки фраз, типа: "Это надо, надо прочитать", или: "Это словами не опишешь".

В общем, заинтриговали его окончательно, собрался и приехал.

На втором этаже, у "лобного места" - стоечки недалеко от лестницы - толпился народ. "Наверное, ждут кого-то", - подумал Барсенков и затесался в толпу. На круглой пластиковой табличке, напоминающей мишень в тире, было выведено: "Сегодня у нас в гостях - Виктор Ерофеев". Все ждали автора нашумевших в свое время книг: "Жизнь с идиотом", "Русская красавица" и других, которые Барсенков, как человек в свое время интересующийся всеми новинками, читал. Был он и на этих встречах, которые притягивали его желанием понаблюдать за читателями того или иного автора. Не считая двух-трех завсегдатаев-книголюбов, двух-трех одних и тех же фотографов, да десятка случайных посетителей магазина, остальные, предполагал он, пришли специально для того, чтобы встретиться со своим любимым автором. Эти-то остальные и интересовали Барсенкова больше всего. Он давно отметил для себя, что читатели разных авторов сильно отличаются друг от друга, но никак не мог понять, от чего это зависит. �ногда, бывало, придет к молодому красавцу-автору. По всему, казалось бы, одна молодежь и должна набежать, ан, нет, толпятся люди весьма преклонного возраста. � наоборот. Вот и сейчас он с интересом стал осматриваться, в поисках какой-нибудь закономерности.

Рядом с ним, с нетерпением переминаясь с ноги на ногу, стояла девушка лет двадцати, белокурая, в модном дутом пальтишке, со старомодной прической под Мэрилин Монро. Её миленькое личико портили очки и помада. Портили, но чувствовали себя при этом по-разному. Если очки, понимая свою неуместность и претенциозную увесистость, постоянно пытались сползти по потному носику и упасть за пазуху своей хозяйке, то помада просто кричала о своем довольно спорном понимании красоты и женственности, что при иных обстоятельствах, несомненно, можно было бы обсудить с нью-Мэрилин, попутно затронув и другие, более наглядные, темы.

Виновник торжества задерживался. Народ все прибывал. Устроители мероприятия через микрофон периодически успокаивали всех, повторяя снова и снова о том, что в ближайшие минуты начнется встреча известного русского писателя Виктора Ерофеева со своими читателями, на которой они смогут задать своему кумиру вопросы, а также получить автографы на его новых, выставленных стопками около касс, книгах.

Барсенков время от времени с интересом наблюдал за блондинкой, тщетно борющейся со своими постоянно скользящими вниз очками и это скрашивало ему ожидание до тех пор, пока между ними не протиснулся энергичный парень лет двадцати пяти, напористо въехавший в толпу, словно в очередь за дефицитом. Не имея, судя по всему, представления об ожидаемом всеми Ерофееве, парень все же явно не хотел быть обделенным, пропустить что-то важное, о чем потом придется жалеть, кусая локти. "А это кто?" - Спросил он ни к кому не обращаясь и, получив точный и емкий ответ толстой женщины с сумками: "Писатель, кто же еще? Не видишь - написано?!", начал лихорадочно размышлять на тему: "А нужно ли ему это? А если нужно - сколько брать?" Его размышления, насколько смог понять переключившийся с блондинки на парня Барсенков, не привели к какому-либо определенному решению, и он вполне резонно решил для начала побольше узнать о предмете интереса толпы: "� сколько ему?" - полетел над толпой следующий его вопрос, но до толстушки так и не долетел - та посмотрела на часы, вздохнула, поменяла на руках сумки и уже начала спускаться вниз по лестнице. Толпа безмолвствовала. "Около полтинника", - прервав томительное ожидание парня, сказала Мэрилин, для убедительности еще раз натянув свою оправу на переносицу. "Да, уж скоро шестьдесят", - поправил её Барсенков, которому всегда хотелось округлять возраст малознакомых людей не в меньшую, а в большую сторону. "Да, - огорченно протянул над толпой свой вердикт парень, - старый уже" - и, вздохнув вслед за толстушкой, стал не менее энергично высовывать себя из толпы.

Вскоре появился сам Ерофеев, коротко рассказал о своей новой книге - "Шаровая молния" - и начал давать автографы. Получив свою долю пирога с авторского стола, Барсенков покинул магазин и поехал домой. В метро еще не настал ужасающий всех давкой, спертым воздухом и тоской по родным просторам час пик, народу было не много, даже удалось сесть. Александр Сергеевич достал только что приобретенную книгу и решил начать чтение. Пролистав несколько первых страниц, он понял, что так, впопыхах, в метро, он только испортит всё свое первое впечатление. Лучше дома, в спокойной обстановке, удобно расположившись в кресле, в мягкой стираной рубашке, старых джинсах и теплых тапочках.

Он отложил книгу в пакет, и перед его глазами вновь предстала толпа, толстая женщина с сумками, Мэрилин Монро и парень. "Старый уже", - пробухали в голове Барсенкова, словно заколачиваемые на стройке сваи, слова парня. А, когда мы были другими? Прямо из молодых - сразу в старые, словно в России и нет других определений для возраста. 30, 35, 40 - подожди, молод еще, соблюдай координацию (субординацию?), мол, насидишься еще в руководящих креслах, а пока вкалывай, да не забывай, чей хлеб ешь… А как подходишь к этому самому полтиннику, или, еще хуже, к шестидесяти, так старый уже, требуются работники с опытом работы по специальности, возраст - до 35-ти. Одним словом: отойди, отец, не мешай работать, отдыхай. А где они их наберут, эту молодежь с опытом работы по специальности? Не потому ли всюду так много непрофессионализма, что всюду стали требоваться одни молодые? В принципе, Барсенков ничего не имел против молодых. Сам, насколько себя помнил, всегда и везде считался "молодым". В студенческие годы - самый молодой "женатик" на курсе. Потом, самый молодой ассистент кафедры. Ходишь на открытые занятия - лекции и семинары - опыт перенимать, а тебя по-отечески по плечу постукивают, да приговаривают: "Все успел записать? Пиши-пиши, пока есть возможность. Другие не дадут. Золотой фонд. Сам всю свою жизнь по крупицам материал собирал, каждое слово оттачивал". Затем - самый молодой доцент. Седовласые зубры - долгожители кафедры "�стории Отечества" журят, когда что-то, по их мнению, лишнее на лекции сказал про это самое родное Отечество: "Что же ты это, братец, ввернул там… Некстати, совсем некстати… Ты, смотри, поосторожнее с этим… А то знаешь, все это обманчиво очень сейчас. Это только кажется, что все можно. Что, людей, что ли, поменять успели? Все те же люди… Ты уж поосторожнее…"

� вдруг… Самый молодой пенсионер. Все, приехали, освобождайте место. А сколько еще планов было, сколько разных мыслей… Кому они теперь нужны? Да, никому. Не успел даже пригласить к себе на занятия чопорных ассистентов, которые, как и сам, когда-то, наивно думают, что все знают. Да, разве в этом дело? Главное, Барсенков никак не мог этого понять, почему у него все так быстро в этой жизни прошло? Строил, конечно, различные догадки, утешал себя, что это есть промысел, выпавшее ему испытание, что, в конце концов, все будет хорошо, что все это лишь гнусная черная полоса, которая непременно пройдет, уступая место счастливой и светлой. А потом он вдруг понял, что полосы меняются только у тех, у которых в принципе все хорошо, которые в целом живут на каком-то своем, нормальном уровне. Соскользни с этого уровня - и уже никогда не сможешь вновь на него взобраться. Это, как выброшенной из стремнины реки щепке не суждено уже доплыть туда, где будут все её щербатые сородичи, так и простоит в стоячей пахучей заводи, и ничего тут уже не сделать.

А еще он подумал, что в России во все времена значительно больше, в отличие от других стран, людей, которые считаются или молодыми, или, наоборот, старыми. Как будто нет в России места для жизни людей в нормальном, зрелом возрасте, когда и опыт собран, и силы еще есть. Как будто все в этом возрасте где-то в другом месте, а не здесь.

Все молодой, молодой, и вдруг, бац - старый! Как будто сама жизнь, к которой ты так долго готовился и которую ждал, пролетела мимо скорым поездом, не остановившись. Не успел оглянуться, как на рынках зазывают: "Дедуль!", а в транспорте иногородние кондукторши проходят мимо, не дожидаясь предъявления проездных документов.

"Станция "Юго-Западная", - поплыл по вагону, словно подтверждая откуда-то сверху его размышления, записанный на вытянувшуюся со временем пленку казенный женский голос. - Конечная. Поезд дальше не пойдет. Просьба освободить вагоны".

Барсенков послушно встал и, прижав к себе пакет с новой книжкой, поплелся домой к своим: мягкой стираной рубашке, старым джинсам и теплым тапочкам.

2003