RU>
 EN>
Интернет-альманах современной русской поэзии и прозы
" ..." - .. .

   О проекте
   Правила публикации
   Об авторском праве
   Сотрудничество
   О сайте


    

    

   

    Rambler's Top100

Светлана Сачкова. Отрывок из романа "Одна жирафья жизнь, или Женщина детородного возраста"

    ...Боль приходит из ниоткуда. Догоняет, бьет по голове ладошкой, как бы случайно, а потом, когда ты падаешь от неожиданности вниз лицом, она уже сидит у тебя на шее верхом и тычет лицом в грязь. Издевается, мучает. Ни за что уже не встать, пока ей не надоест и она сама не уйдет.
    Это всего лишь тоска. Или отчаяние. Не знаю даже, как назвать ее, потому что не знаю причины. Не могу найти. Сказать, что она совершенно парализует, нельзя. По крайней мере, можно пить чай, тупо смотря перед собой. Или ходить, как зомби, натыкаясь на предметы. И все время прислушиваться ко глухо стучащему внутри вопросу: что же это такое? откуда приходит? почему ко мне?

    Вечером наведывается Симка. Сидим с ней на кухне, запивая чаем торт ,,К празднику", который при ближайшем рассмотрении оказывается общеизвестным ,,Полётом", со слоями безе, орехов, варенья и крема, и неизвестно зачем переименованным. (Неужели наши ассоциации с ,,полётом" уже намертво советские - Гагарин, Союз, Совинформбюро - и от них необходимо избавляться так же, как и от площади Дзержинского? Или это желание выдать нашу теперешнюю жизнь за совершенно новую? - и даже торты у нас теперь другие!) Симка, облизывая пальцы, достаёт толстый блокнот, уклеянный разного рода вырезками и усеянный списками; всё направлено ко грядущему усовершенствованию ее как личности. Вылавливает один, ,,горячий" на данный момент список и зачитывает, жалостливо взглядывая на меня в промежутках. Строгий вишнёвый костюм, белая юбочка плюс теннисные туфли и ракетка, элегантное кольцо с изумрудом, струящееся вечернее платье, просто шёлковое платье... Да ещё много чего там есть, в том числе что-то подобное туфлям из розовых лепестков булгаковской Маргариты. Короче - список, рожденный ещё в подростковом возрасте, лелеемый возбуждённым воображением, список инвентаря, требуемый для создания будущей Симкиной персоны. Про себя я интересуюсь, само ли по себе приобретение экземпляров из списка создаст эту персону, или же данные предметы являются просто необходимыми атрибутами личности, созданной каким-то другим способом. Но вслух спросить, естественно, не решаюсь.
    В уютном жёлтом свете, порождающем нежные блики на деревянном кухонном гарнитуре, расслабленно посасывая чай из пол-литровой кружки - люблю его в больших объёмах и мучаюсь, когда в гостях дают малюсенькие чашечки - мне вдруг кажется на секунду, Симкины глаза блеснули розовыми контактными линзами. Я вздрагиваю, но через мгновение размышляю уже саркастически: может быть, у неё с детства такой интересный цвет радужной оболочки, серый с розовым отливом.
    Следующим зачитанным упоительным списком становится перечисление сфер деятельности, кои хоть раз надлежит попробовать , а ещё лучше - достигнуть в них определённого мастерства. Водные лыжи, стрельба из лука, верховая езда, прыжки с парашютом, ,,парикмахерство", массаж, дизайн интерьера, философия, история искусств, ,,медсестра в реанимации"... По окончанию чтения списка Симкин взгляд просит комментария, и я с этаким отвлеченно-созерцательным видом предполагаю вслух, что небезынтересно также было бы попробовать себя в специальностях других медсестёр, скажем, берущей у мужчин анализы на гонорею; а то и дворником или мясником. На что Симка скромно отвечает, что прошлась лишь по глобальным категориям; так что мои партикулярные примеры попадают под её, Симкины, категории. Не ожидав такого трогательно-наивного ответа на моё издевательское замечание, я, раскаиваясь, пытаюсь подогнать свои кощунственные примеры под какие-то из её категорий. Решаю, наконец, что все они подпадают под ,,медсестру в реанимации". Хотя, мясник с дворником ближе, скорее, к ,,парихмахерству" или ,,массажу". Но далее у меня возникает куда более значительный вопрос.
    А когда, говорю, ты всем этим собираешься заняться? Тебе ведь с головой сейчас нужно уйти в учёбу. Или это планы на далёкое будущее? Я, говорит Симка, вздыхая, и нос её грустно повисает, не знаю, удастся ли мне выполнить хоть несколько пунктов списка, или даже один. Просто... когда всё это в голове у меня было, я страшно мучилась. Вот например, мою посуду, или в метро еду, или спать ложусь, а что-то зудит и зудит, мешает, не даёт покоя мысль, что время идёт, что жизнь проходит, так много интересного, чего хочется попробовать, а не попробовала ещё ничего, всё серо и беспросветно - и как признаешься себе, что это правда, так тоскливо станет, жуть. Зато теперь, когда на бумагу всё записала, то вроде как и эту мысль туда, на бумагу, пересадила, освободилась - мол, первый шаг сделан. В дальнейшем буду действовать, по возможности, по списку. Ну, отвечаю я, теперь уже ждать не так долго осталось, наверное, и киваю на толстую брошюру Института Психоанализа. Успех, деньги, свобода, развлечения... Ой, пугается Симка, я пока не загадываю; даже когда размечтаюсь вдруг, то гоню прочь всякие такие мечты - чтоб не сглазить. Симка с шумом вдувает в себя чай и хрустит сушкой из скрипящего пакета. Я скашиваю глаза на остатки того, что ,,К празднику", но уже без аппетита, и тоже берусь за сушку.

    Проходит несколько минут неплодотворного молчания и задумчивого похрустывания. По-видимому, неудачным вопросом я спугнула трепетное чудо робких мечтаний. Пожалев об этом, решаю восстановить интерес к разговору и применяю незаменимый в искусстве ведения беседы прием, а именно сплетничество. Была, говорю, у меня вчера Вичка, а точнее - были; Вичка теперь никуда без своего Олега не ходит, - не пускает он ее. При этих удачно пришедшихся к месту словах Симка и я разом фыркаем по-бабски, выражая сарказм; вероятно, мы одновременно вспомнили о том, как Вичка не попала на свадьбу Юльки, лучшей своей подруги, поскольку Олег был занят и не мог пойти, а Вичку без себя не пустил. Вичка, продолжаю я, кажется, хочет с ним расстаться. Ну да, в который раз? - вставляет Симка весьма ядовито. Толком я не поняла, говорю, так как мы все время пытались усадить Олега поглазеть в ящик, чтобы самим поговорить на кухне вдвоем. И что ты думаешь?! - восклицаю я эффектно, - поговорить он нам не дал! Специально сидел с нами, трепался черт знает о чем. Я нервничала: вижу, Вичка поговорить со мной хочет, мается, глаза такие несчастные; всего только и успела два слова сказать, когда он в туалет пошел. Обратно, видимо, торопился, рука дрожала: штаны даже намочил - видно было… козел. Так и ушли, и несчастный Вичкин взгляд был на прощанье. Я потом в досаде кружку свою любимую разбила, с ,,Поцелуем" Шагала, мне ее из Франции привезли, помнишь? Помню, - Симка заинтересованно почмокала губами, - а почему Вичка на этот раз хочет уйти от своего Олега, как думаешь? Черт его знает, говорю, должно быть, вконец он ее измучил.

    Мы с Викой учились вместе в школе, поэтому на протяжении нескольких лет я имела возможность наблюдать эволюцию человека Вички. В школьные годы я считала ее самой удавшейся личностью женского пола из всех, которых знала. Среди Вичкиных качеств главенствовали такие, как порядочность, щедрость и прямодушие; вдобавок она была живой, беззаботной, готовой к любым авантюрам и невероятно остроумной. В буквальном значении этого слова: проницательный, с мгновенной реакцией ум хлестал собеседника ответом едва ли не прежде, чем был сформулирован вопрос. При всем этом у нас с Вичкой были совершенно разные вкусы и абсолютно разные мнения практически обо всем, мы с ней обычно до хрипоты спорили, а в конце смеялись. Как-то раз, отдыхая в Гаграх, мы сняли комнатку в увитом виноградом домике у стареньких хозяев-абхазцев. В один из поздних вечеров вышли подышать к калитке и завели один из бесчисленных наших разговоров. Через некоторое время старушка послала дедушку с ружьем нас разнимать, по-видимому, всерьез полагая, что мы собираемся друг друга убить... Так мы жили весело и взахлеб, постоянно впутываясь в приключения и выпутываясь из разного рода историй. Между делом Вика попалась на удочку первой настоящей любви, предметом коей оказался некий красавец и умница, не желавший, однако, сам кого-либо любить, дабы принадлежать исключительно себе. После всяческих перипетий он женился на другой, в канун свадьбы объяснившись Вике в любви. Из последовавшего вслед за этим периода слез, соплей и ко всему безучастности рождена была новая Вика, менее жизнерадостная и более задумчивая. Прошло время; встретилась новая любовь, оказавшаяся, к несчастью, уже кем-то другим востребованной и окольцованной. Впрочем, это были не самые большие ее недостатки, как выяснилось впоследствии.
    Данным персонажем и был Олег. При встрече он производил впечатление симпатичного простого парня. Но чем дальше увязала Вика в топком липком болотце этой любви, постоянно прерывавшейся жестокими ссорами и весьма странными маневрами со стороны любимого, тем яснее вырисовывался характер Олега - властный и капризный. Олег был избалован матерью и первой женой, которые исполняли любое его желание. Увы, к тому моменту, когда это стало очевидным, Вика уже любила его до смерти, погрузившись по самую макушку в бессонные ночи с мешками под глазами наутро, в горькие рыдания и болезненные сжимания сердца тогда, когда слез уже не было. Следующей значительной вехой на протяжении этой незаконной любви стала беременность от Олега его жены, не позволившая свершиться ожидаемой кульминации: Олег так и не ушел от нее, хотя давно собирался. Жена же, почувствовав свою подлую (или праведную?) силу, развернула активную кампанию против любовницы. Вместе с матерью и свекровью она начала всячески преследовать Вику, понося ее шлюхой и проституткой; Олег же занял удобную позицию нейтральной стороны. Все это продолжается без изменений по сей день, вот уже два года. Правда, с появлением дочери Олега Вика столкнулась с еще одной проблемой - у нее появилась серьезная соперница.
    Наблюдая эту историю, я обзавелась некоторым житейским опытом; увидела, как подобная любовь может измучить и совершенно изменить человека. Конечно, какие-то метаморфозы в складе Вичкиного ума можно списать на обычные возрастные изменения - превращение подростка в умудренную и остепенившуюся женщину. Но львиная доля невероятных мутаций в характере моей подруги - о них пойдет речь выше - произошла, как я полагаю, именно вследствие несчастливой, невыносимой любви.

    Что же это были за изменения? Начнем с того, что Вичку обуял обширный мистицизм и религиозное чувство; по-видимому, именно в этом направлении смятенная, растерянная Вичкина душа увидела возможность утешения и какого-либо контроля, пусть мнимого, над своими обстоятельствами. Она изготовила для себя оригинальную смесь язычества, буддизма и православия. Впрочем, это не суть важно: посредством любой из религий, а равно их комбинаций, человек, как мне кажется, пытается выторговать у высших сил (природы, судьбы, чего-то еще - называйте, как хотите) нечто нужное для себя, полезное или желанное, в обмен за это выполняя нечто нужное или приятное упомянутым высшим силам (например, принося в жертву козленка, или же выполняя заповеди - правила послушания, положенные для несовершенного человечества, и, вероятно, льстящие тщеславию высших сил). Религия - это рыночные отношения; человек говорит, ,,я буду хорошим и за это хочу, чтобы и мне хорошо было". Вичка со мной делилась как-то: ты, говорит, знаешь ведь про карму; как ты будешь поступать, так тебе и воздастся; что посеешь, то и пожнешь. Вот я рассказывала тебе про Олегову тещу, как она через свои связи сумела отослать военнообязанную любовницу своего мужа в Афганистан, причем любовница там вскоре без вести пропала. А я, тем не менее, молилась и обязательно еще помолюсь и попрошу у бога ниспослать ей всего хорошего. Потому как даже в мыслях нельзя ничего плохого ни про кого говорить, и чувств плохих нельзя ни к кому испытывать.
    Хотелось мне напомнить Вичке, что в учении о карме говорится также об ответственности за дела твоих предков. Зачем ты так стараешься, девочка, выкроить себе кусочек жалкого, неприметного мышиного существования, не сотрясаемого чувствами, не богатого мыслями... ведь до тебя еще твои бабка и прабабка столько нагрешить успели, что отдуваться все равно придется. Да и что это за способ быть безгрешным: сделать гадость и тут же попросить прощения? Бесспорно, способ очень удобный, но, скорее всего, всемогущее существо расценит его как лицемерие.
    Раскаиваться - конечно, лучше, чем покупать индульгенцию, да и, к тому же, некоторые боги дорожат раскаившимся грешником (парадоксально! как удобно для Вички!) больше, чем праведником... но ведь от боженькиного внимания не ускользнет, что систематическое раскаяние можно вызубрить наизусть и применять машинально в качестве аспирина. Однако ничего этого я стала говорить Вичке: она непременно расслышит в моих словах один лишь неплодородный цинизм и замкнется... Между тем, Вичка продолжает: я тебе книгу дам, прочитай обязательно, один умный человек написал, и даже если не поверишь всему до конца, все равно польза будет. А у меня, говорит, особая ситуация, мне тем более нельзя делать ничего плохого, потому что я отбираю чужого мужа, и меня уже за это накажут.

    Склонность к сомнительной добродетели (в самом деле, а не лучше ли просто не отбирать чужого мужа?), а по-другому - страх и приспособленчество, - все это еще ничего. Но в другой раз Вика воодушевленно рассказывает, что пошла на курсы общения с камнями. Когда мои брови поехали вверх по лбу, она быстро-быстро, захлебываясь, стала описывать групповые сессии в темной комнатке. Лежа на кушетке, берешь какой-нибудь камень, предпочтительно драгоценный или полудрагоценный, входишь в определенное состояние, и душа камня приходит к тебе. Она может оказаться, например, белокурым юношей, которому можно задавать вопросы, вроде как провидцу или гадалке. Только больше подходят такие вопросы, на которые можно отвечать ,,да" или ,,нет" - по крайней мере, для начала.
    При получении данной информации вид у меня настолько скептический, что Вичка, суетясь и нервничая, сразу атакует: что я, по-твоему, вру? Я же сама видела и общалась, я же не дура и не сумасшедшая?! Я невозмутимо парирую: человеческий мозг, мол, такая сложная штука, мало ли что в нем происходит и мало ли что ему привидится. Все мы знаем, говорю, что когда человек верит страстно и очень хочет что-либо увидеть, то обязательно увидит, даже там, где ничего в помине нет… Да-да, перебивает Вичка, ты в нематериальное никогда не поверишь, потому что просто не хочешь этого видеть; у тебя на все есть объяснение… А почему, собственно, я должна во что-то верить, если на то нет никаких оснований; к тому же, кто тебе сказал, что я не хочу этого видеть? Напротив, мне бы очень хотелось оказаться там в темноте на кушетке и проверить души камней на коммуникабельность.
    Но теперь Вичка лишена былой воинственности, и спора не возникает. Она лишь молчит, улыбаясь краем рта, и вид у нее при этом слегка коварный, будто она чего-то не договаривает, дает понять, что все не так просто. Мол, мы-то лучше знаем, не станем метать бисер. Вичка это делает не специально, не нарочно так улыбается; просто врать никогда не умела и чувства свои скрывать. Только раньше она всегда высказывалась до конца, прямодушно и вызывающе - принимайте такой, какая есть. Теперь же - и это тоже одно из Вичкиных изменений - повадка ее переменилась. Она недоговаривает, скрывает, и видно, что скрывает, и кажется, будто что-то очень плохое думает, а уж лучше бы прямо сказала, честное слово. Говорим с ней о моем любимом, Ромке (наши отношения бурно развиваются - даже в животе посасывает от страха и возбуждения), а он-то ей как раз и не очень нравится. Плохого про него Вичка не говорит, да только вид мышки-норушки, слизавшей сметанку под носом у кошки, свидетельствует о многом. Меня это, прямо скажем, бесит, но я пока не готова высказаться на сей счет с полной определенностью. Когда-нибудь выскажусь, это точно. Тем более, что не я одна стала замечать эту Вичкину особенность; в том, что я не галлюцинирую, видя ее полуулыбки, мне пришлось убедиться, услышав из ромкиных уст: ,,ну как с такими людьми общаться - ты с ней в открытую, а она…" Ромка же обратил мое внимание и на новоразвившуюся Вичкину мелочность и мещанские какие-то замашки. ,,Ну что ты хочешь, лимитчики - они все такие", заметил он как-то с шовинизмом коренного москвича, сославшись на известный ему факт: Вичка в Москву из провинции приехала только в девятом классе. Может, и грубо, но отчасти правдиво. Приезжие, пытаясь себе гнездышко обустроить, и вправду постоянно находятся в том состоянии, в какое обычно впадает женщина перед родами, чувствуя вдруг настоятельную потребность убирать, чистить, наводить порядок, создавать уют и тепло - чтоб у птенчика все было. Только у лимитчиков птенчиками, как правило, являются они же сами, и гнездышко для себя утепляют. Отсюда и страстная привязанность к вещичкам: сервизам, одеяльцам, керамическим копилкам, которые Вичка с Олегом тасуют туда-сюда, на время пристраиваясь у друзей. По отдельности им жить есть где, а вместе - увы, вот и приходится таскаться по выпрошенным у знакомых комнатам вместе со своим скарбом. И, как видно, для обустройства гнездышка все пойдет, даже кусочек колбаски грамм в двести, который они заботливо прибрали, выехав из моей квартиры, где жили некоторое время. Я, честно говоря, обалдела, увидев это.

    Вот так изменилась Вичка в течение последних двух лет, проводя большую часть времени со вспученными от ужаса и горя глазами, то и дело истекающими соленой водой, постоянно обрубая вокруг себя - вот здесь, рядом, сейчас достанет - холодные щупальца отчаяния. ,,Олег привык приказывать", рассказывает Вика. ,,Он говорит, что я его не понимаю. Он считает, наверное, что понимание с моей стороны - это выполнение всех его приказов… Но зато, ты знаешь, он бывает таким ласковым и… он делает такие вещи… такие… каких другие мужчины никогда не делают…" Лоб Олега собрался в колбаски, испаряющие теплый пот, он пыхтит в напряжении, так что сводит трицепсы… его большие пальцы сжимают побелевшую кожу - из Вичкиного прыща брызжет нежный гной: ,,ну вот, теперь спинка будет чистенькой", шепчет Олег. Он мелко трясется от возбуждения: ,,ой, вот еще один, как я его не заметил, ну-ка, давай выдавим". Олег снова тянется к Вичкиной спине, она досадливо пытается его отстранить: ,,ты что, не слышал? я с тобой разговаривала…" ,,Извини, прослушал, о чем ты говорила?" ,,Об Анне Карениной. Я говорю, ей так было тяжело. Представляешь, нелюбимый муж, светская мораль…" ,,Сейчас, сейчас, еще поднажмем… какой упрямый попался - ишь он какой… нужно, чтоб спинка была чистенькой…" ,,Олег!" ,,Да-да, моя рыбонька… вот! лопнул… надо до конца выдавить, до самого дна, чтобы он опять не ожил и не разжирел…" Олег конвульсивно содрогается, его плоть желеобразно трясется, вытаращенные глаза делаются похожими на жабьи. ,,Рыбка, ударь меня, ну ударь", - умоляет он визгливо, хватая Вику; она с некоторым отвращением на лице пинает его в бок. ,,А-а", - страстно пищит Олег, ловит Вичкину ногу и сует себе в рот. Она отдергивает ногу и пинает его уже сильнее, в живот; он корчится на полу, и Вичка начинает с щемящим омерзением, самозабвенно и с размаху забивать его ногами, при этом испытывая нечто сходное с жалостью - так можно пинать загаженного бомжа. Жирные груди Олега сочатся молозивом, глаза вспучиваются, как пузыри над утопающим, в горле клокочет. Вика чувствует пронзительное нытье во всем теле, ей жутко и тошно, ей хочется непременно, сию же секунду, избавиться от себя самой, не видеть больше ничего, не ощущать, не думать и не надеяться…

* * *

    Это, пожалуй, единственное, что осталось общего между мной и Вичкой - прилежные в своем постоянстве, как примерные ученики, но каждый раз внезапные, неожиданные, кромсающие душу приступы фантомных мозговых спазмов и сотрясающих тело мурашек. Боль настигает каждую из нас, обессилевает, и по прошествии времени отпускает. Встречаясь, мы с Вичкой делимся рассказами об очередных ,,приходах", ведь мы - единственные, кто нас понимает. Мы лелеем свои душевные недуги, как любимых, беззащитных грудничков, и, точно две мамаши, обсуждаем при встречах достижения наших карапузов. Когда в жизни у нас все хорошо и спокойно, то и говорить не о чем, нам скучно вдвоем. Но вот Вичка оседает наконец-то в долгожданную семейную жизнь с Олегом, и одновременно освобождаясь от ,,эпизодов", излечившись от остатков прежней любознательности и азарта к жизни. И теперь я не хочу делиться с ней рассказами о приходах моей боли, которая с появлением Ромки задремала на время, но все же вернулась. Потому как ожидаю встретить у Вички не понимание, а зачастившую полуулыбку. Так что мне отныне некому будет поведать об очередном ,,приходе". Не разыскать понимающих, благодарных ушей, которым можно сообщить о том, что очередной ,,эпизод" случится сегодня.
    Казалось бы, ничто не предвещало этого события, против которого невозможно вооружиться. Утром я встала так поздно, что кожа моя задыхалась от жара, а в припухшей голове неприятно покалывало. Обретя способность мыслить, я обнаружила, что мне не надо никуда ехать, так как сегодня выходной, нет ничего срочного, а все, что не мешало бы сделать, можно с успехом отложить на завтра. Ничего запланированного: я давно мечтала о таком дне, с вожделением думая о сотне вещей, которые могла бы себе позволить в абсолютно свободное время… Но на практике оказываюсь к такому дню не готовой.
    Поначалу все идет неплохо; я готовлю себе любимый завтрак, давно не еденный по причине нехватки времени: тосты, запеченные с сыром, и какао. Съедаю, но почему-то без аппетита. Немного слоняюсь по квартире в поисках каких-либо мыслей и вдруг, настолько неожиданно, что я едва не давлюсь собственным языком, меня охватывает подвального холода кандалами страшная тоска, заставляющая завыть тоненько-тоненько и, наверное, очень жалобно. Вот так она нагрянула, из ниоткуда, как всегда. Главное, что причин для этой тоски и боли нет никаких. Отчего мне тосковать? Я довольна своей жизнью; по крайней мере, пока. Ничто не говорит мне о том, что мои разнообразные надежды могут не сбыться. Вот у Вички - анамнез недвусмысленен, как солнечный зимний день: когда ее жизнь была мучительной и кошмарной, она была мне собратом по диагнозу. Теперь она заглядывает в глаза безбрежному счастью (пусть взгляд ее с годами стал близоруким), и превращается во вполне нормального индивида с обыкновенными потребностями и колеблющимся в известной амплитуде душевным равновесием. У меня же есть Ромка, и нет пока абсолютно ничего, что бы препятствовало и моему будущему счастью - однако тоска никуда не пропадает. Она, наверное, другой природы, чем у Вички. Более глубокой? Может, все сводится к нехватке какого-нибудь элемента у меня в организме? Мы ведь - всего лишь цепочка химических реакций. Нет, например, серотонина или, напротив, переизбыток его - ты будешь несчастен, наивно полагая, будто несчастен оттого, что не нашел своего призвания.

    Глупо, конечно, но иногда мне очень хочется, чтобы Симка как можно скорее стала психоаналитиком, для того именно, чтобы меня проанализировать. Я при этом могу рассчитывать на психоанализ лишь как на инструмент, а на Симку - как на человека, который просто приложит его ко мне со стороны. На этом ее роль закончится, то есть Симка будет как бы инструментом инструмента. Я не думаю, что она способна на большее. К стыду своему, должна признать, что считаю Симку ограниченной в смысле интеллектуальных возможностей. Непонятно, правда, отчего именно мне стыдно: оттого, что у меня не очень далекая подруга, или оттого, что я сознательно ставлю себя выше хорошего, доброго человека. А к уже ,,готовеньким", умненьким психологам я не иду оттого, что опасаюсь изранить свою нежную гордость: визит к терапевту ума и души означал бы, что я сама оказалась бессильной разобраться в себе - осуществить заповедь Сократа о программе-минимум, которую надлежит выполнить всякому мало-мальски развитому человеку. Психоанализ же. . . не в двадцатых годах я живу, чтобы безоглядно верить в него. Но для создания видимости, что существует какая-то причина моего душевного недуга, он подошел бы . И, честное слово, хоть я и не тот человек, который довольствуется миражами, облачками полуправды и песчинками вероятности, но я ухватилась бы за эту видимость обеими руками, только бы поверить, что моя боль имеет причину, которую возможно как-то устранить...



Ruthenia.Ru

Стихи.Ru

Проза.Ru

Сервер "Литература"

Грамота.Ru