|
|
| " ..." - .. . |
|
| |||||||
|
 О проекте Правила публикации Об авторском праве Сотрудничество О сайте
| Светлана Сачкова. Отрывок из романа "Одна жирафья жизнь, или Женщина детородного возраста" ...Боль приходит из ниоткуда. Догоняет, бьет по голове ладошкой, как бы случайно, а потом, когда ты падаешь от неожиданности вниз лицом, она уже сидит у тебя на шее верхом и тычет лицом в грязь. Издевается, мучает. Ни за что уже не встать, пока ей не надоест и она сама не уйдет. Вечером наведывается Симка. Сидим с ней на кухне, запивая чаем торт ,,К празднику", который при ближайшем рассмотрении оказывается общеизвестным ,,Полётом", со слоями безе, орехов, варенья и крема, и неизвестно зачем переименованным. (Неужели наши ассоциации с ,,полётом" уже намертво советские - Гагарин, Союз, Совинформбюро - и от них необходимо избавляться так же, как и от площади Дзержинского? Или это желание выдать нашу теперешнюю жизнь за совершенно новую? - и даже торты у нас теперь другие!) Симка, облизывая пальцы, достаёт толстый блокнот, уклеянный разного рода вырезками и усеянный списками; всё направлено ко грядущему усовершенствованию ее как личности. Вылавливает один, ,,горячий" на данный момент список и зачитывает, жалостливо взглядывая на меня в промежутках. Строгий вишнёвый костюм, белая юбочка плюс теннисные туфли и ракетка, элегантное кольцо с изумрудом, струящееся вечернее платье, просто шёлковое платье... Да ещё много чего там есть, в том числе что-то подобное туфлям из розовых лепестков булгаковской Маргариты. Короче - список, рожденный ещё в подростковом возрасте, лелеемый возбуждённым воображением, список инвентаря, требуемый для создания будущей Симкиной персоны. Про себя я интересуюсь, само ли по себе приобретение экземпляров из списка создаст эту персону, или же данные предметы являются просто необходимыми атрибутами личности, созданной каким-то другим способом. Но вслух спросить, естественно, не решаюсь. Проходит несколько минут неплодотворного молчания и задумчивого похрустывания. По-видимому, неудачным вопросом я спугнула трепетное чудо робких мечтаний. Пожалев об этом, решаю восстановить интерес к разговору и применяю незаменимый в искусстве ведения беседы прием, а именно сплетничество. Была, говорю, у меня вчера Вичка, а точнее - были; Вичка теперь никуда без своего Олега не ходит, - не пускает он ее. При этих удачно пришедшихся к месту словах Симка и я разом фыркаем по-бабски, выражая сарказм; вероятно, мы одновременно вспомнили о том, как Вичка не попала на свадьбу Юльки, лучшей своей подруги, поскольку Олег был занят и не мог пойти, а Вичку без себя не пустил. Вичка, продолжаю я, кажется, хочет с ним расстаться. Ну да, в который раз? - вставляет Симка весьма ядовито. Толком я не поняла, говорю, так как мы все время пытались усадить Олега поглазеть в ящик, чтобы самим поговорить на кухне вдвоем. И что ты думаешь?! - восклицаю я эффектно, - поговорить он нам не дал! Специально сидел с нами, трепался черт знает о чем. Я нервничала: вижу, Вичка поговорить со мной хочет, мается, глаза такие несчастные; всего только и успела два слова сказать, когда он в туалет пошел. Обратно, видимо, торопился, рука дрожала: штаны даже намочил - видно было… козел. Так и ушли, и несчастный Вичкин взгляд был на прощанье. Я потом в досаде кружку свою любимую разбила, с ,,Поцелуем" Шагала, мне ее из Франции привезли, помнишь? Помню, - Симка заинтересованно почмокала губами, - а почему Вичка на этот раз хочет уйти от своего Олега, как думаешь? Черт его знает, говорю, должно быть, вконец он ее измучил. Мы с Викой учились вместе в школе, поэтому на протяжении нескольких лет я имела возможность наблюдать эволюцию человека Вички. В школьные годы я считала ее самой удавшейся личностью женского пола из всех, которых знала. Среди Вичкиных качеств главенствовали такие, как порядочность, щедрость и прямодушие; вдобавок она была живой, беззаботной, готовой к любым авантюрам и невероятно остроумной. В буквальном значении этого слова: проницательный, с мгновенной реакцией ум хлестал собеседника ответом едва ли не прежде, чем был сформулирован вопрос. При всем этом у нас с Вичкой были совершенно разные вкусы и абсолютно разные мнения практически обо всем, мы с ней обычно до хрипоты спорили, а в конце смеялись. Как-то раз, отдыхая в Гаграх, мы сняли комнатку в увитом виноградом домике у стареньких хозяев-абхазцев. В один из поздних вечеров вышли подышать к калитке и завели один из бесчисленных наших разговоров. Через некоторое время старушка послала дедушку с ружьем нас разнимать, по-видимому, всерьез полагая, что мы собираемся друг друга убить... Так мы жили весело и взахлеб, постоянно впутываясь в приключения и выпутываясь из разного рода историй. Между делом Вика попалась на удочку первой настоящей любви, предметом коей оказался некий красавец и умница, не желавший, однако, сам кого-либо любить, дабы принадлежать исключительно себе. После всяческих перипетий он женился на другой, в канун свадьбы объяснившись Вике в любви. Из последовавшего вслед за этим периода слез, соплей и ко всему безучастности рождена была новая Вика, менее жизнерадостная и более задумчивая. Прошло время; встретилась новая любовь, оказавшаяся, к несчастью, уже кем-то другим востребованной и окольцованной. Впрочем, это были не самые большие ее недостатки, как выяснилось впоследствии. Что же это были за изменения? Начнем с того, что Вичку обуял обширный мистицизм и религиозное чувство; по-видимому, именно в этом направлении смятенная, растерянная Вичкина душа увидела возможность утешения и какого-либо контроля, пусть мнимого, над своими обстоятельствами. Она изготовила для себя оригинальную смесь язычества, буддизма и православия. Впрочем, это не суть важно: посредством любой из религий, а равно их комбинаций, человек, как мне кажется, пытается выторговать у высших сил (природы, судьбы, чего-то еще - называйте, как хотите) нечто нужное для себя, полезное или желанное, в обмен за это выполняя нечто нужное или приятное упомянутым высшим силам (например, принося в жертву козленка, или же выполняя заповеди - правила послушания, положенные для несовершенного человечества, и, вероятно, льстящие тщеславию высших сил). Религия - это рыночные отношения; человек говорит, ,,я буду хорошим и за это хочу, чтобы и мне хорошо было". Вичка со мной делилась как-то: ты, говорит, знаешь ведь про карму; как ты будешь поступать, так тебе и воздастся; что посеешь, то и пожнешь. Вот я рассказывала тебе про Олегову тещу, как она через свои связи сумела отослать военнообязанную любовницу своего мужа в Афганистан, причем любовница там вскоре без вести пропала. А я, тем не менее, молилась и обязательно еще помолюсь и попрошу у бога ниспослать ей всего хорошего. Потому как даже в мыслях нельзя ничего плохого ни про кого говорить, и чувств плохих нельзя ни к кому испытывать. Склонность к сомнительной добродетели (в самом деле, а не лучше ли просто не отбирать чужого мужа?), а по-другому - страх и приспособленчество, - все это еще ничего. Но в другой раз Вика воодушевленно рассказывает, что пошла на курсы общения с камнями. Когда мои брови поехали вверх по лбу, она быстро-быстро, захлебываясь, стала описывать групповые сессии в темной комнатке. Лежа на кушетке, берешь какой-нибудь камень, предпочтительно драгоценный или полудрагоценный, входишь в определенное состояние, и душа камня приходит к тебе. Она может оказаться, например, белокурым юношей, которому можно задавать вопросы, вроде как провидцу или гадалке. Только больше подходят такие вопросы, на которые можно отвечать ,,да" или ,,нет" - по крайней мере, для начала. Вот так изменилась Вичка в течение последних двух лет, проводя большую часть времени со вспученными от ужаса и горя глазами, то и дело истекающими соленой водой, постоянно обрубая вокруг себя - вот здесь, рядом, сейчас достанет - холодные щупальца отчаяния. ,,Олег привык приказывать", рассказывает Вика. ,,Он говорит, что я его не понимаю. Он считает, наверное, что понимание с моей стороны - это выполнение всех его приказов… Но зато, ты знаешь, он бывает таким ласковым и… он делает такие вещи… такие… каких другие мужчины никогда не делают…" Лоб Олега собрался в колбаски, испаряющие теплый пот, он пыхтит в напряжении, так что сводит трицепсы… его большие пальцы сжимают побелевшую кожу - из Вичкиного прыща брызжет нежный гной: ,,ну вот, теперь спинка будет чистенькой", шепчет Олег. Он мелко трясется от возбуждения: ,,ой, вот еще один, как я его не заметил, ну-ка, давай выдавим". Олег снова тянется к Вичкиной спине, она досадливо пытается его отстранить: ,,ты что, не слышал? я с тобой разговаривала…" ,,Извини, прослушал, о чем ты говорила?" ,,Об Анне Карениной. Я говорю, ей так было тяжело. Представляешь, нелюбимый муж, светская мораль…" ,,Сейчас, сейчас, еще поднажмем… какой упрямый попался - ишь он какой… нужно, чтоб спинка была чистенькой…" ,,Олег!" ,,Да-да, моя рыбонька… вот! лопнул… надо до конца выдавить, до самого дна, чтобы он опять не ожил и не разжирел…" Олег конвульсивно содрогается, его плоть желеобразно трясется, вытаращенные глаза делаются похожими на жабьи. ,,Рыбка, ударь меня, ну ударь", - умоляет он визгливо, хватая Вику; она с некоторым отвращением на лице пинает его в бок. ,,А-а", - страстно пищит Олег, ловит Вичкину ногу и сует себе в рот. Она отдергивает ногу и пинает его уже сильнее, в живот; он корчится на полу, и Вичка начинает с щемящим омерзением, самозабвенно и с размаху забивать его ногами, при этом испытывая нечто сходное с жалостью - так можно пинать загаженного бомжа. Жирные груди Олега сочатся молозивом, глаза вспучиваются, как пузыри над утопающим, в горле клокочет. Вика чувствует пронзительное нытье во всем теле, ей жутко и тошно, ей хочется непременно, сию же секунду, избавиться от себя самой, не видеть больше ничего, не ощущать, не думать и не надеяться… * * * Это, пожалуй, единственное, что осталось общего между мной и Вичкой - прилежные в своем постоянстве, как примерные ученики, но каждый раз внезапные, неожиданные, кромсающие душу приступы фантомных мозговых спазмов и сотрясающих тело мурашек. Боль настигает каждую из нас, обессилевает, и по прошествии времени отпускает. Встречаясь, мы с Вичкой делимся рассказами об очередных ,,приходах", ведь мы - единственные, кто нас понимает. Мы лелеем свои душевные недуги, как любимых, беззащитных грудничков, и, точно две мамаши, обсуждаем при встречах достижения наших карапузов. Когда в жизни у нас все хорошо и спокойно, то и говорить не о чем, нам скучно вдвоем. Но вот Вичка оседает наконец-то в долгожданную семейную жизнь с Олегом, и одновременно освобождаясь от ,,эпизодов", излечившись от остатков прежней любознательности и азарта к жизни. И теперь я не хочу делиться с ней рассказами о приходах моей боли, которая с появлением Ромки задремала на время, но все же вернулась. Потому как ожидаю встретить у Вички не понимание, а зачастившую полуулыбку. Так что мне отныне некому будет поведать об очередном ,,приходе". Не разыскать понимающих, благодарных ушей, которым можно сообщить о том, что очередной ,,эпизод" случится сегодня. Глупо, конечно, но иногда мне очень хочется, чтобы Симка как можно скорее стала психоаналитиком, для того именно, чтобы меня проанализировать. Я при этом могу рассчитывать на психоанализ лишь как на инструмент, а на Симку - как на человека, который просто приложит его ко мне со стороны. На этом ее роль закончится, то есть Симка будет как бы инструментом инструмента. Я не думаю, что она способна на большее. К стыду своему, должна признать, что считаю Симку ограниченной в смысле интеллектуальных возможностей. Непонятно, правда, отчего именно мне стыдно: оттого, что у меня не очень далекая подруга, или оттого, что я сознательно ставлю себя выше хорошего, доброго человека. А к уже ,,готовеньким", умненьким психологам я не иду оттого, что опасаюсь изранить свою нежную гордость: визит к терапевту ума и души означал бы, что я сама оказалась бессильной разобраться в себе - осуществить заповедь Сократа о программе-минимум, которую надлежит выполнить всякому мало-мальски развитому человеку. Психоанализ же. . . не в двадцатых годах я живу, чтобы безоглядно верить в него. Но для создания видимости, что существует какая-то причина моего душевного недуга, он подошел бы . И, честное слово, хоть я и не тот человек, который довольствуется миражами, облачками полуправды и песчинками вероятности, но я ухватилась бы за эту видимость обеими руками, только бы поверить, что моя боль имеет причину, которую возможно как-то устранить... |
|
