Траншеи на лице его
брали в скобки
любые слова губ его,
не губы, а плоскогубцы.
На луноподобном лике,
вмятины перегоревших глаз.
Так начинается рассказ.
Охотничьи глаза автора,
осторожный охотник,
где не лысый, там седой.
На стене краска скрадена водой,
стена инженера Грэя,
тоже мне, эпопея.
Солнца осколки
на куски порезали паркет.
Там где был он, его больше нет.
Он сидит за столом,
себе сам что-то шепчет,
а чего шипеть,
эту песню петь, да не выпеть.
В голове упорно листает
подшивку времён,
усохших любимых повадки,
имён список,
куда ни глянь - сплошная стена,
или засаленное окно,
оно даёт нам знать
что времени всё равно.
И вот уж ночь,
и промежуткая луна
прокомпостировала небо.
Он понимает что если убрать
луну и глаза из стиха,
то останется одна замысловатая чепуха.
Укоренившийся, задубелый,
зажал пальцами уши,
чтоб в голове эхо слов
звучало чище и суше.
Сквозь зубы пишет
плохие стихи на плохой бумаге,
как каталог всего чего не смог.
В халат запахнутый зверь,
с видом на лестничную клеткой,
пьёт вино не давая осесть осадку,
пепел крошит в консервную банку.
Лицом смахивает на стену,
только глаза настороженно
туда-сюда топорщатся.
В себе, как в засаде сидит,
запятыми порядок творит,
недоумевающим умом
ушедшее воротит.
Кисти тяжёлых рук, как гроздья,
дотащил до кровати
и слег. Лежит теперь,
жесток и глух,
лакомый натюрморт
для общества мух.
14 ноября 2004 г.
О проекте
