НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО
Приеду к вам, я скоро к вам приеду,
Наверное, во вторник или в среду,
Я доберусь сквозь морок и печали,
Какие б нас ни разделяли дали.
Я привезу гостинцев вам немало –
Янтарь, опал, волшебное зерцало,
Китайского лимонника три ветки,
О снах цветных последние заметки,
Приятеля рисунок "Блеск сапфира...",
Записанный на плёнку крик буксира,
И местных сочинителей сатиры,
И с берега морского сувениры…
Я помню ваши радости и слёзы,
Присущие лишь вам слова и грёзы,
И к ближним не угаснувшую жалость,
И ставшую морщинами усталость…
Приеду к вам, я скоро к вам приеду,
Наверное, во вторник или в среду,
А вот в каком году? – прикинуть сложно,
Но доберусь, и это – непреложно.
*** *** ***
Брожу с тобою в длинном сновиденье –
Я в курточке, ты в голубом пальто –
И, сердцем ощущая восхищенье,
Сей вечерок благодарю за то,
Что ты прелестна, а бытьё – вначале,
И, безусловно, нас фортуна ждёт!
За то, что нам неведомы печали,
За то, что сблизил нас прошедший год,
За то, что мы целуемся так жарко
Под звёздами, в назревшей тишине,
Гуляя близ раскидистого парка,
Чьи дерева так ожили к весне.
К весне, что стала для тебя последней,
Ты умерла семнадцать лет назад,
Оставшись навсегда двадцатилетней,
Давно твоя обитель – райский сад.
Ты умерла… и стала сновиденьем –
Я в курточке, а ты в своём пальто,
Гуляем и болтаем с наслажденьем.
Сегодня нас не разлучит никто.
*** *** ***
Свобода. Одиночество. Прохлада.
Свет августовский грушевого сада –
Всё остальное я ношу в себе.
А мир играет на своей трубе!
Что мне до этой музыки суе́тной,
Кричащей, беспокойной, безответной?
Мне в этих звуках разбираться лень.
Я – облачко. Я – тишина. Я – тень.
Бреду по саду. Ничего не надо.
Свобода. Одиночество. Прохлада.
ПРОГУЛКА
Как направо – так дворик, там восемь ракит,
Проверять не пойду, коли нет – то заплачу.
Там был друг-простофиля шпаною избит,
С той поры – и калека, и шизик в придачу.
Магазин, что работал лишь до десяти,
Старый ЖЭК, сколько рядом распили чекушек!
Эй, приятель, Евгений, давай не грусти,
Вспоминая парней и хороших подружек.
Вот и сквер. В нём сирень ароматна, как жизнь,
Ну, не наша… но чья-то, но где-то. Не знаю.
Наша – проще, прислушайся, шепчет: крепись, –
Ты б сменила мотив, всё и так принимаю –
Это я ей на всякий пожарный воткнул.
Что там дальше? – контора, скамейки, больница,
Модник в фетровой шляпе налево свернул,
По походке знакомый? Боюсь ошибиться.
Перед жуткой хрущёвкой белеет бельё,
В ней жил книжник (недавно задавлен машиной),
А вон там, помнишь ты, собирали старьё,
А за кладбище бедное в лес за малиной
Кто хотел, тот ходил. Тырил яблоки я,
С обалдуем одним – кукурузу мешками
За ферментным заводом. Добро, что сия
Воровская дорожка освоена нами
Только в этих пределах. Подробности, дни…
Вечер и фиолетовых сумерек розы.
Заведений питейных блистают огни,
О, какие бывали в них метаморфозы:
Заходил весь с иголочки, вышел – молчу,
Эта тема другого стишка-наважденья.
Больше, память, разгуливать здесь не хочу –
Навсегда отпусти меня… без сожаленья…
*** *** ***
Не первый раз в осиротевшей тьме
Пытаюсь я прикидывать в уме:
Зачем мы сами всё свели к разлуке,
Дни наши уступив за грошик скуке?
В той комнате, что верно помнит нас,
Я сам себе – доподлинный рассказ
О жизни, что конкретно сочетала
И дребедень, и ладного немало.
Теперь та жизнь осталась далеко…
Опричь меня в квартире никого.
И незачем эзопить, дорогая,
Не ключарём закрыты двери рая.
Сведя на нет местоименье «мы» –
Мы розно обретаемся средь тьмы,
Нахлынувшей, как следствие печали.
Жизнь лучшая осталась за плечами.
*** *** ***
Это я попросил облака тормознуть над вокзалом,
Побирушке на Рижском зачем-то болтал о тебе,
На Цветном, под дождём, между лавкой и маленьким баром
Сочинял краснопёрому нечто о грубой судьбе.
Я тебя ожидал в тех местах, что роднятся с тайгою,
Где висел вертолёт стрекозою, где Чехов бывал,
Где нетрудно смешать алкоголь с неотвязной мечтою,
Где я новую жизнь столько раз – обалдуй – рисовал.
Я на Пушкинской ждал, разглядеть среди разных старался,
Пинкертонил (позорно признаться) в рассветной тиши,
Потому-то алкаш с Беговой надо мною смеялся,
Потому упомянутый мент отмахнулся: чеши.
Понимаю: правы´ эти типы, а я – допотопен.
Понимаю, но если увидишь мои облака –
Отнесись благосклонно, я в поисках был расторопен,
Да и нынче питаю надежду, что встреча близка.
*** *** ***
Застрелили кредитного* Веню
Возле самого дома, в упор.
А во дворике пахло сиренью,
Ветер слабо тревожил простор.
Хоронили, конечно, богато,
Гроб шикарный бандиты несли,
Люди в чёрном (ну, типа - «Бригада»**)
Кралю в чёрном под руки вели.
Трубы складно и жалобно пели
И печалил толпу баритон,
В окна тётки сердито смотрели,
«Поделом – был ворюгою он», –
Кто-то справа сказал еле слышно,
А конец заглушил Фридерик,
В общем, было уныло и пышно,
Бедный дворик пестрел, как цветник.
Впрочем, разве в покойнике дело?
Дело в музыке – страшной такой,
Дело в смерти, что здесь преуспела
И, конечно, – успеет – за мной…
-------------------------------
* Денежный, богатый человек (угол.).
** Телесериал.
СТРОФЫ
I
Всё ниже над городом серое, мощное небо,
С которым во всякое время беседовать лепо,
Я с облака строчку срываю, как яблоко с древа,
И, будто волной, обдаёт меня чудо напева
Нездешнего хора, который я слышу всё чаще,
Чем дальше старенье, тем он и понятней и слаще,
Ведь с ангельским пеньем повязан стишок сиротливый,
И автор, порою лежливый, порой кропотливый.
II
Я кореш полям, перелескам, ручью возле сопки,
К старинной часовне ведущей, петляющей тропке
И жалкой вороне, что видит единственным глазом,
Способному малому, ставшему вдруг богомазом,
Ипатке, в строфе проживающей скоро полгода,
И некой сердешной, что ждать утомилась пилота,
Пустынному морю, хранящему тайны от века,
Борею, что крайне устал от безумного бега,
III
И чайкам крикливым, издревле когтящим пространство
И, может быть, Крафту*, чьё так многоцветно убранство.
И духу, что призван следить за нечистою силой,
И верной, бесхитростной девочке – ладной и милой,
И доброму графику, что завсегда безмятежен,
И тем, кто томится в острогах, но вовсе безгрешен,
Рискнувшим с любовью проститься, естественно, тоже,
Всем тем, чьё бытьё на планете на тартар похоже,
-----------------------------------------------
* Одно из исторических названий острова Сахалин.
IV
И роще-тихоне – давнишний и верный приятель,
Прилежный и небезуспешный её воспеватель,
Весёлым и грустным оркестрам, квинтетам, квартетам,
Флейтисту оглохшему, с ним я кирял прошлым летом,
Локальным, а впрочем, и всяким иным донкихотам,
Прикольным чудилам сочувствую я с каждым годом
Сильнее, ведь мир в практицизме всё вязнет конкретно,
И как ни толкуй, что ни делай с последним, но – тщетно!
V
Хор ангельский слышу всё явственней, чаще и чаще,
Чем дальше старенье, тем он задушевней и слаще,
Я к этому чуду причастен, спасибо, Создатель.
Я белых твоих облаков навсегда почитатель,
Когда б только мог, то с пушистыми плыл бы по небу.
В какие пределы? Да хоть к златокудрому Фебу!
Хоть к тем рубежам, о которых глаголем мы «где-то»,
Да хоть к олимпийским, богини, вы слышите это?..
VI
Как быстро темнеет над городом вечное небо,
С которым контачить в моём одиночестве лепо.
Там благочестивый Товит возникает пред Богом,
Туда же летит Гафаель, чтоб поведать о многом.
Лишь тело зароют – душа заторопится к вышним,
Заране хочу подчеркнуть: обретался не лишним
На данной земле, я придумал для вас пару строчек,
Уйду в одночасье, когда прозвенит мой звоночек.
ПРЕДНОВОГОДНЕЕ
Времечко мчит, Новый год у порога.
Город в гирляндах, огнях.
Было любви и везенья не много,
Больше – в мечтаньях и снах.
Ангелов колер любимый повсюду –
Белый – метёт-то всерьёз.
Мы приготовились к этому «чуду» –
Шапки, «аляски»... Мороз
Край захватил и сжимает сурово,
Что же, не нам привыкать.
Год на исходе. Нелепо, толково
Про´жили? Что рассуждать?!
Ёлки – товар ходовой на базарах,
Тащат подарки, кульки.
Всё многолюдней в шалманах и барах –
Бражничают голубки.
Скоро придёт феерический праздник,
С музыкой и волшебством.
Праздник, которому я соучастник
Этим несложным стишком.
О проекте
