Пьер Паоло Пазолини в переводах Алексея Ткаченко-Гастева
PIER PAOLO PASOLINI
Il canto popolare
Improvviso il mille novecento
cinquanta due passa sull'Italia:
solo il popolo ne ha un sentimento
vero: mai tolto al tempo, non l'abbaglia
la modernità, benché sempre il più
moderno sia esso, il popolo, spanto
in borghi, in rioni, con gioventù
sempre nuove - nuove al vecchio canto -
a ripetere ingenuo quello che fu.
Scotta il primo sole dolce dell'anno
sopra i portici delle cittadine
di provincia, sui paesi che sanno
ancora di nevi, sulle appenniniche
greggi: nelle vetrine dei capoluoghi
i nuovi colori delle tele, i nuovi
vestiti come in limpidi roghi
dicono quanto oggi si rinnovi
il mondo, che diverse gioie sfoghi...
Ah, noi che viviamo in una sola
generazione ogni generazione
vissuta qui, in queste terre ora
umiliate, non abbiamo nozione
vera di chi è partecipe alla storia
solo per orale, magica esperienza;
e vive puro, non oltre la memoria
della generazione in cui presenza
della vita è la sua vita perentoria.
Nella vita che è vita perché assunta
nella nostra ragione e costruita
per il nostro passaggio - e ora giunta
a essere altra, oltre il nostro accanito
difenderla - aspetta - cantando supino,
accampato nei nostri quartieri
a lui sconosciuti, e pronto fino
dalle più fresche e inanimate ère -
il popolo: muta in lui l'uomo il destino.
E se ci rivolgiamo a quel passato
ch'è nostro privilegio, altre fiumane
di popolo ecco cantare: recuperato
è il nostro moto fin dalle cristiane
origini, ma resta indietro, immobile,
quel canto. Si ripete uguale.
Nelle sere non più torce ma globi
di luce, e la periferia non pare
altra, non altri i ragazzi nuovi...
Tra gli orti cupi, al pigro solicello
Adalbertos komis kurtis!, i ragazzini
d'Ivrea gridano, e pei valloncelli
di Toscana, con strilli di rondinini:
Hor atorno fratt Helya! La santa
violenza sui rozzi cuori il clero
calca, rozzo, e li asserva a un'infanzia
feroce nel feudo provinciale l'Impero
da Iddio imposto: e il popolo canta.
Un grande concerto di scalpelli
sul Campidoglio, sul nuovo Appennino,
sui Comuni sbiancati dalle Alpi,
suona, giganteggiando il travertino
nel nuovo spazio in cui s'affranca
l'Uomo: e il manovale Dov'andastà
jersera... ripete con l'anima spanta
nel suo gotico mondo. Il mondo schiavitù
resta nel popolo. E il popolo canta.
Apprende il borghese nascente lo Ça ira,
e trepidi nel vento napoleonico,
all'Inno dell'Albero della Libertà,
tremano i nuovi colori delle nazioni.
Ma, cane affamato, difende il bracciante
i suoi padroni, ne canta la ferocia,
Guagliune 'e mala vita! in branchi
feroci. La libertà non ha voce
per il popolo cane. E il popolo canta.
Ragazzo del popolo che canti,
qui a Rebibbia sulla misera riva
dell'Aniene la nuova canzonetta, vanti
è vero, cantando, l'antica, la festiva
leggerezza dei semplici. Ma quale
dura certezza tu sollevi insieme
d'imminente riscossa, in mezzo a ignari
tuguri e grattacieli, allegro seme
in cuore al triste mondo popolare.
Nella tua incoscienza è la coscienza
che in te la storia vuole, questa storia
il cui Uomo non ha più che la violenza
delle memorie, non la libera memoria...
E ormai, forse, altra scelta non ha
che dare alla sua ansia di giustizia
la forza della tua felicità,
e alla luce di un tempo che inizia
la luce di chi è ciò che non sa.
1952-53
ПЬЕР ПАОЛО ПАЗОЛИНИ
Песнь о народе
Нежданный год двадцатого столетия,
Год пятьдесят второй вступил в Италию.
Её народ один умеет в верном свете
Увидеть время, к его шагу чуткий.
Его не ослепляет современность –
Сам вечно современный, он живёт
В своих кварталах, юный неизменно,
И с новым чувством песни старые поёт,
Вслед за собой спеша самозабвенно.
Вот загорается лучом весенним первым
Ленивое и ласковое солнце
Над портиками жителей провинций
В краях, уже узнавших снегопад
И топот апеннинских стад. Столиц витрины
Сверкают новым телевизионным цветом,
Горят, как факелы, на улицах одежды,
О мире обновлённом повествуя
И радости его провозглашая…
Живущие в одном лишь поколении,
Где вереницей проходили предки,
В униженных сегодня древних землях,
Мы не имеем представления о тех, кто
Вершил историю, знакомство с ними
Нам устный опыт магов заменяет.
И мы живём, не выходя за рамки
Народной памяти, где смутный облик жизни
В себе содержит всю её реальность.
Всё в нашей жизни предстаёт для нас собой,
Пока её наш разум принимает
И объясняет через собственный наш опыт.
Но жизнь, меняясь, ускользает от усилий
Её понять. Поющий, распростёртый,
Расквартированный в своих посёлках,
Для нас незримый, но готовый к новым
Ещё немым эпохам – ждёт народ:
В нём человек судьбу свою куёт.
Мы обращаемся к минувшим дням,
И слышим, как иных людей потоки
Несут мотив, как он восходит по ладам,
Как в нём сквозят их христианские истоки.
Но остановится та песня, повторится
И смолкнет. Вечерами оживают
Шары из света вдоль дорог столицы,
Где прежде были факелы. Окраины
Узнать нетрудно – здесь всё те же лица…
Меж пыльных огородов, солнцу вслед
Кричат юнцы в селениях Пьемонта
На варварской латыни, а в ответ –
Тосканцы ласточкину трель заводят.
Святую ярость в грубых их сердцах
Священники наказывают строго.
Их детство дикое себя не узнаёт
И в крепостях божественной империи
Взывает к Богу. И народ поёт.
Большой концерт стамесок и зубил
На Капитолии, на новых Апеннинах,
На убелённых снегом склонах Альп
Звучит, усиливаясь известковым туфом.
В пространстве, что несёт в себе печать
Усилий человека, работяга
Свой хмурый путь влачит и всё жуёт
«Где ж ты была вчера?». Всё рабство мира
Живёт в народе. И народ поёт.
Поёт буржуазия «Ça ira»
Под свист наполеоновского ветра,
Поёт свой гимн у Дерева Свободы
Под трепетанье разноцветных флагов.
Но, как голодный пёс, блюдёт рабочий
Своих хозяев, хоть кипит в нём ярость
На ту собачью жизнь, что он ведёт.
Свобода тщетно ищет себе голос
В устах народа. И народ поёт.
Мальчишки из поющего народа
В предместьях Рима, возле мелкой речки,
Своею новой песенкой гордятся.
В ней есть забытая, весёлая беспечность
И лёгкость простоты. Но как неотвратимо
Среди лачуг и спящих небоскрёбов
Уверенностью в мятеже грядущем
Произрастает радостное семя
В твоём печальном сердце, мой народ!
В твоём незнании есть знание о том,
Чего желает от тебя история,
Хоть всё, что ты в ней видишь – это ком
Обрывков памяти безумно-ярких.
Но это выбор твой не изменяет:
В нём сила счастья твоего, о мой народ,
Мечтой об общем счастье прорастает.
И в свете времени, что настаёт,
Неведомого луч тебя ласкает.
1952-53Перевод Алексея Ткаченко-Гастева (с) 2005-2006.
О проекте
