Allegro ma non troppoА. ДруянуI
Так заканчивается май.
Тревога, судорога в шее.
Внезапный холод батареи.
Обрывок дня. Прощай –
в обрывок фразы. Глупая пыльца,
как послесловие, когда случиться
прологу не дано. Вице-
душа – почти душа.
Так заканчивается май.
На подоконнике цветок, как кактус.
На LCD – как будто «Казус
Кукоцкого». Чернеет чай
и не дымится. Здесь экран
заместо шторы; моль же –
заместо звука. Боже:
в окне – лицо, за ним – каштан.
Так заканчивается май.
Так – приближеньем рака.
Отдельной смертью Пастернака.
Когда «Прошу, не догорай»,
судьба твердит свече,
а на востоке вместо
лучей восходит резко
меняющееся в лице.
II
Так не начинается июнь.
Глумятся дни над датой
конкретной. Как над аркой –
мансарды. Длится липой лень.
Лень – под блестящий диск
и комбинаций qwerty.
Слева плывет очертание смерти.
Справа стоит обелиск.
Так не начинается июнь.
Гудзон, за ним – East River.
Вода есть ужас, ибо
вода есть тень.
Тень – ушедшая вглубь
Мильтона, Данте
и некой новой константы,
исходящей от губ.
Так не начинается июнь.
По тротуару в черном
прошел уж кот. В упорном
неверии ты все же сплюнь.
И все то вспять, то встарь
повторится,
как казалось провидцу,
рифмовавшему фонарь.
Покидая Бостон
Прошло девять лет. Пожелтели лишенные прилагательных стены.
Из кухонных шкафов литературно доносятся фальцетом голоса.
Напоминая Родена, стоят в тесных сумерках свечи.
Акустика ныне исчезла; возможно маячат шаги.
От будничных звуков остались лишь мат да молитва.
Считая углы, их огибает лишенный наречий старик.
Из книг, что о Боге, заметна одна лишь старинная книга.
Глаза покидают альков, ступени и, следственно, город.
Наверное, страшно уехать, познав, что искусство проходит.
Деля предложенья на «что», проносится речь по цветному стеклу.
Привычным мордентом - прелюдия отталкивается от начала.
Пыль падает на пол, решая навеки остаться.
Гоген«Но кто мы и откуда?»
Б. Пастернак
Чернокожие груди и бедра
друг на друга тоскливо похожи.
Гомогенны настолько, что остро
не волнует политика кожи.
В черных красках луна. В черных красках
перспектива приемной отчизны.
Ощущается пальмовый запах
от служителей политеизма.
Ощущается многое, вкусом
наделенное местным. Но что-то
остается все ж под Иисусом,
не без участи Искариота.
Здесь обитель. Для тела обитель.
Но в пределах ее очутиться
не сумеет случайный мыслитель,
чтоб продолжить работу провидца.
Из Эйзенштейна1
Вода безумна, как танец опричников.
Течет и сужается в городах издавна.
Несет тела и не хоронит,
и неясно, что хоронит именно.
2
То холод взывает к потусторонней помощи,
то слышится Ледовое побоище,
то дуновение со свистом
становится дуновением ноющим.
3
На набережной ждут залпа варвары
Сменить Зимние на врата адовы
и заколоть портрет Серова –
ту слабость во взгляде императора.
4
Покидая воду и сочиняя лестницу,
немало еще, вероятно, взору померещится,
зацикленному на единице,
на которую ничего не делится.
О проекте
