Любава Малышева. Лето 2010
Ульрикен
Теснятся сосен стебельки,
выстраиваются на скалах,
сбегают наперегонки,
хоть не пристало.
Обертки пряничных домов
сверкают. Восседают птицы,
прижавшись к трубам. Черепица
укрыта мхом.
Лимонный лепесток крыла
плывет по васильковым строкам
любови, что уберегла
потоком.
Кабинок крохотных жуки
ползут вдоль скрученных канатов -
две противоположности,
два брата,
под стеклышком твоей руки
два экспоната.
Туман
Окутывает пелена
тумана горы, трубы, башни.
Квадрат оконный - лист бумажный.
Условность преодолена.
Хотя бы на короткий час
покойны мы и нет известий.
Ожесточенные болезнью
лежат, невидимы для нас.
Пустой отсчет ведет шкала:
всего различий - до и после.
И ни одной не слышно просьбы,
и горкой сложен шоколад
на белой скатерти. Стихает
шум суетный и свет дневной
зашторивает белизной,
магнолий белыми стихами.
Отсутствовала краткий срок,
забыв своё предназначенье
и на корзиночку с печеньем
накинув беленький платок.
Но, с подоконника скользнув,
прозрачной тканью заструилась.
Любви былой необратимость
напоминает пелену:
Хотя бы на короткий час
покойны мы и нет известий.
Ожесточенные болезнью
лежат, невидимы для нас.
Песенка о молчании
Н.Г.
Фуражка, шашка на ремне...
Приказ открывает любую дверь.
Войско пройдёт - поля ровней -
словно одеты в броню.
На войне - как на войне.
Никого не жалей, никому не верь.
Перебить нужно - так перебей -
пленных, друзей, родню.
Солдатам, идущим плечо к плечу,
положено падать в пылу атак,
стрелять в жителей жалких лачуг,
сгонять в гетто рабов.
Молчать положено - я молчу.
Но изворотлив, хитёр наш враг.
И, по одной из его причуд,
каждый предать готов.
Даже тот, кто войско ведёт,
верит дьявольским голосам -
оттого и его расчёт
чаще бьёт по своим.
Выдашь предателя - пропадёт
дело, которым живёшь ты сам,
дрогнут ряды, прервётся полёт,
рассеется красный дым.
Так что молчи, если знаешь всё -
ты обречен на тишину.
Держись зубами за нужный разъём,
не хочешь - бросайся на дзот.
Тебе покажется - мир спасён,
а ты, мальчик, играешь в войну
и с донесеньем важным ползёшь
через вражеский фронт...
Фуражка, шашка на ремне...
* * *
Оставишь сердце, где оставится,
где остановится оно.
Проснётся спящая красавица,
так как предопределено,
финитной схемой предназначено.
Стальною рыбкой на блесне
ты бьешься с теми, кто подначивал,
ты спишь, но слышится во сне,
похожий на шуршанье первенца
за неприступной скорлупой,
треск барражирующей мельницы -
винтов, кружащих над толпой.
Захочешь - лопасти сбиваются.
Мгновенный выход, скорый суд.
Затянет морок сеткой Рабитца
и пораженных унесут.
Обернутый условным фантиком,
ты исчезаешь. Мир спасён.
Прости. Простая математика,
просчитывающая всё.
Молодость
Подожди... Невыплаканы глаза.
Не сидишь, от горестей онемев.
Друг сердечный - узел не завязал,
не ушёл, покинув во мгле, во тьме.
Слышишь? Отражение узнаёшь -
но, поверь, не так будет всё потом.
Это он сейчас по милу хорош,
боль не запеклась белым завитком.
Тишина не душит, тоска не ест -
ни постылых уз, ни сожжённых кож.
Голубком, счастливейшей из невест -
кажешься, смеёшься, зовёшь, поёшь.
Бог куриный вынырнул и теперь
прячется, продумывает отход:
знает, что не выдержать, не стерпеть,
знает что удачи не принесёт.
Кажется, что смотришь издалека:
преданность скотов, кружево оков...
Пятнами горящая на щеках
молодость, тебе ли до пустяков?
* * *
любимые некогда вещи напрасные дни
проходят не с тем кто по-прежнему дорог морок
за далью туманной ханжеским кружевом шторок
стремящихся к бесконечности сплетен родни
железо не стынет в воде не тонет в крови
любимые некогда губы лишь только уснёшь
тревожат всю ночь разговор договор продолжая
безмолвие отчужденье легчайшей из нош
ложатся на плечи упрёки насмешки не жалят
дрожат под подушкой свадебными коржами
любимое некогда имя забыто оно
непроизносимо невидимо невыносимо
завязанное запястье рассечено
а прочее неделимо скажи спасибо
вот доля твоя прими если можешь ибо
* * *
Как положено в фильмах приличных - зарево за спиной,
грохот выстрелов, запах пороха, сток бутафорской крови.
Плохо спится героям, укрывшимся за крепостной стеной:
борьба и смерть отступили, грозят спасённым покой и здоровье.
Площадка для агонирующих, алтарь ритуальных жертв -
всё это осталось обрывками отвратительных воспоминаний.
Один герой с бледным лицом чуть дышит - ни жив, не мертв.
Другой герой рассматривает простреленное знамя.
Мимо шагают подушечки для орденов и смешных значков.
Болельщики от искусственности подстёгивают парады.
Бледнолицый поглядывает, а смуглый лежит ничком:
тому, кто со знаменем шёл, ничего да конца его дней не надо.
Здравствуй, загробная жизнь, второе дыхание, райский сад!
Не нужно листовок - и так влекут к себе черноокие девы.
Бледный решил вернуться. - Эй, куда ты? Постой, камрад... -
крикнул ему оставшийся было и побежал следом.
Иллюзии
Смысл, отдача, следствие, суть, цена
жертвы, ныне не поминаемой всуе -
отступления, вариации на
темы чувств, которых не существует.
Сто подмен... Жаждущий перемен,
стяг твой брошен, смят, порван, попран.
Комбатант, живым сдавшийся в плен,
посмелей иных, рывших окопы.
Слезь со сцены, не переиграть
нам рождённых в мире пустопорожнем.
Потревожить бесконечную гладь
равнодушия сонного невозможно.
А безумие спит в каждом куске
хлеба, из любой книжки вылазит -
росчерком, закорючками на листке
ткёт иллюзию близкой родственной связи.
Завистливый писатель
Что они в нём нашли? Стар, слаб, смиренен, тих.
Размах не тот, значительности - ни во внешности, ни во взгляде.
Что до меня - достоинств, глядите, явственно на двоих;
толпа же ему аплодирует и ликует, как на параде.
Сижу, мечтаю: одумаются они - да и в тот же час
те, что мимо меня пробегали, суетностью объяты,
за головы схватятся с криками: "- Драгоценный, прости ты нас!
Прости, что тебя не ценили, не слышали, не любили когда-то!"
И тут же массой обступят, мигом памятник возведут.
Кинется и к груди прижмёт меня чужая невеста.
Лаврами обовьют, украсят табличкою мой приют -
сидит, мол, творит... Готовая Мекка, то бишь, святое место!
Но, пока я маюсь в глуши, повсюду славят его -
певца-доходягу, что еле дышит, да и живёт за морем.
Странный вкус у людей. А впрочем, известно - скорей всего
проделки тайного центра. Все слышали массу подобных историй!
Истина победит! Книги его спалят, а мои,
которые в будущем я напишу - тиражом миллионным!
Буду плыть в кипящем потоке слепой народной любви!
И вот уже заседаю, руковожу и пишу законы!
А он-то, этот наглец, этот задохлик, куда ведёт?
Одумайтесь! Что за свободу он проповедует в тёмных виршах?
Да он же на вас наживается! Где вы видели тяжкий гнёт?
Какие тоталитарии? Стихоплёт бессовестно врёт!!!
Мой час наступит! Я покажу, кто лучше, добрей и выше!
Геро
Похоже, найден беглец.
Условны границы, размыты нормы.
Замечена, наконец,
в пустыне абстракций чёткая форма.
Туман молочный исчез -
зацепил бортом его остромордый
железный тяжеловес,
курсирующий по фьордам.
Рецепты безжизненны, но
кулинарные книги всегда изящны -
лишены известных длиннот,
бюджетны, заполнены настоящим.
Что безвольному разрешено -
безумный мятежник того не обрящет.
И, словно на темное дно,
свободы сложены в долгий ящик.
Закончилось время рифм,
в трубочку свёрнуты лишние карты.
По схеме выстроен миф -
сюда идут последние такты.
Расчерчивая пролив
тысячу раз туда и обратно,
излишне был терпелив -
тонуть всегда казалось занадто.
Куда ныне мне плыть,
если огонь уже не пылает?
Что - миловать ли, казнить?
Глыба движется и сминает.
Волнам грози не грози -
им всё равно, где запятая.
Глупа Геро вблизи -
расстояния украшают.
13
Вычеркнут в бессильном ожидании искомого числа
день, не потревоживший бесценного спокойствия и слов,
кажется, хватает - возникает абсолютная шкала.
Ты - её начало нулевое, обязательное зло.
Точка субъективного рождения, осознанной войны.
Нечто, расширяющее гамму - сверхзадача, оверблоу.
Миг без управляющей идеи, без надуманных двойных
смыслов, светотенью предваряющих блистательное шоу.
Бросит всё, за тридевять земель помчится, вырвется за круг
тот, кто бьётся в стены головою, кто находится внутри.
Всё уже предсказано законами науки из наук.
Лучший ученик, ты можешь с легкостью выигрывать пари.
Можешь исчислять комет движение, свечение планет,
уличая всякого кто, скажем, неразумен или лжив,
сутки календарные смещать и перекраивать сюжет,
якобы горошину под толстую перину подложив.
Втянутый судьбой в водоворот, уже не выплывешь, герой.
Крикни нам оттуда, о стремительном круженьи расскажи!
Этот день неожидаем более и вычеркнут тобой -
день, который просто невозможно, невозможно пережить.
| 
О проекте
