ПОЕЗДА
С вокзала уезжают поезда
Чтоб цепь замкнуть разлук и ожиданий,
Чтоб те, кто забронировал места
Узнали, что и там пришла весна,
Где не растут фиалки и каштаны.
Дар проводницы – чай и простыня.
Вагон толкает сильными руками
Локомотив в другую четверть дня.
Под ритм колёс вальсирует, звеня,
Вдоль кромки ложка чайная в стакане.
Шпал частокол в снегу сойдёт за след.
В заплатах высь – не ясно чем латали.
На станции, как день февральский сед,
Сойдёт напротив ехавший сосед –
Он март привёз в дорожном чемодане.
А поезд всё летит, летит, летит,
Сквозь точки пропуская нить маршрута.
Как будто степь саму стегут плетьми –
Бежит в окне – не быть бы нам людьми –
Парит душа в подобную минуту.
Конечен путь, как длинная строка,
В конце которой автор ставит точку –
Степь прискакала в город. Седока
Здесь ждут уже давно наверняка
В составе группы лиц и в одиночку.
Из сердца в сердце, из зимы в весну,
Из пункта А, условием задачи,
Мчат поезда и скоро привезут
Со скоростью – страница за версту
В столицу грёз поэта – не иначе.
СКВОЗЬ ТРИУМФАЛЬНУЮ АРКУ
Сквозь триумфальную арку усталого глаза
Древней старушки, что сутками смотрит в окно,
Город, въезжающий в ночь, всё темней час от часа –
Ей уже видеть алмазов в колье не дано.
Острые крыши, как спины китов и дельфинов
В тёмное море плывущих, в последних лучах
Нет, да блеснут. Капитан корабля китель скинув
Ищет трактир, за собой полноги волоча.
Я наблюдаю, как комната неким сосудом
Тенью наполнилась вот уже под потолок.
Смолкли за стенкой соседей моих пересуды –
Видимо каждый обрёл честно вырванный клок.
Юность ликует – во тьме обитает свобода –
Ночью под маской равны все на пышном балу.
Там, на окраинах курят сигары заводы –
Утром людское рагу ожидая к столу.
Колбой песочных часов мой бокал серебрится –
Копит на донце песчинки минут, ну а я
Вижу строения, вывески, лампы и лица –
Очень гротескные в мутном стекле хрусталя.
Вновь на заре окровавленной сгорбленный дворник
В кучу сметёт всё, что за ночь прилипло к ногам
Города. День новый небо, как прежде, накормит
Стаями птиц, для поддержки приписанных к нам.
ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ ВЕК
Девятнадцатый век –
Жаркий шёпот в камине.
Восклицанье «Привет!»
Недостойно графини.
Недостойны стихи
Вульгаризмов и прочих
Грубых скрипов сохи
В замерзающей почве.
Девятнадцатый век –
Эполеты как крылья.
Рождество. Фейерверк.
Мерный цокот кобылий.
Век подобен дворцу,
Хоть и вровень с избою.
Чести китель к лицу.
Рабство сходно с запоем.
Девятнадцатый век –
Солнце круглой громадой
Вновь повесил Олег
На ворота Царьграда.
Восковой слепок с лиц –
Поминальная маска.
На снегу стаи птиц –
Как полки на Сенатской.
ЗИМНИЕ СНЫ
Спать ложились вдвоём – умирали же порознь.
И скребла тишину домовитая мышь,
Тонким стеблем вплетаясь в пожухлую поросль
Звуков тех, что присущи живущим не ссорясь
Где отсутствие ливней – присутствие крыш.
Выходили сквозь дверь – возвращались сквозь пальцы.
Но так сладок был чай и ладошка тепла.
Размельчали стекло в ступе времени танцы
На экране в углу – это мир улыбался
Незнакомый, нездешний. А мышь всё скребла…
Уходили с утра скрежетать шестернями,
Возвращались, чтоб плавить над свечкою медь.
За окошком на белом чернели сараи
Те, что строились порознь, но вместе сгорали,
Унося в пантеон вихрем жертвенным снедь.
И потёртое имя вращало крыльчатку,
И проталины глаз были знаком весны.
Шла по кругу печалей и радостей чарка.
Под уставшей ногой снег подтаявший чавкал,
Сделав грязной реальностью зимние сны.
ОБЫЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Ты – обычный человек, и в обыденности этой
Любишь в зеркало смотреть, гордо кепи водрузив.
Вертишь общим типажом – русский муж по всем приметам –
С грязью объездных дорог и с дубьём в большой связи.
Всё в тебе от этих туч, в вышине надувших щёки.
В череде пустых страстей ты – сюжетов исполин.
Ты венчаешь каждый день с грустью зим свои пороки,
Льёшь столичную в стакан, не найдя где аспирин.
От суровости своей получаешь дивиденды,
В виде образа врага на обратной стороне.
Смотришь в урну новостей и в подобные моменты,
Безнадёжный, веришь в шанс стать хоть кем-то на войне.
Ты – обычный человек. Быть как все – простой критерий,
Позволяющий легко по теченью тихо плыть.
Неосознанность икон, отнеся к вопросам веры,
Головы пустой орех расколол о мрамор плит.
Непохожего на всё, чем кипит твоя гордыня,
Чья причина не ясна, ты к позорному столбу
Тащишь волоком, боясь из толпы топорщить имя,
Хоть оно уже давно голосит клеймом на лбу.
Нарисованы лубком Пушкин, Лермонтов и Тютчев –
Монолит бетонных книг как Великая Стена
Соотносит мир за ней, с тем, что мог бы быть и лучше.
Блеск империй ярче солнц лишь в былые времена.
Ты – сварливый мой сосед. Я знаком с тобою с детства.
Но ведь помнишь, нам тобой сделан был воздушный змей?
Почему же ты теперь месишь про другое тесто,
Возле двери у звонка крупно написав «НЕ СМЕЙ!»?
О проекте
