Перевод и примечания Михаила Клочковского
Из сборника «Спрашивать устал», 1967
Пристрельной мушки, целевых вопросов
Засечки памяти взыскуют с нас всю жизнь:
Когда покинул я свидетельское место,
К стенам поставленный, перед судом,
Где рубежи опровергают реки,
Шесть тысяч метров над зловонным илом,
На родине, то мастер-парикмахер
Дохнул на зеркало, и перст его писал:
Рождён когда? Скажи же, где?
То место к северо-востоку, к западу ли от…
И всё еще прокормит папарацци.
Звалось и так, и эдак называют.
Там жили пока не…и жили с тех пор как…
Произношу по буквам: Вжешч называлось раньше.
Тот дом ещё стоит, вот только штукатурка…
Погост, знакомый мне, – его в помине нет.
Где некогда ограды были, ныне может всякий…
Так, словно древний гот, измыслил бог.
Ибо снова можно иметь всё за большие деньги.
Считал я крыши, были все на месте:
Средневековье снова на торгах.
Только тот вот памятник с хвостом;
Он, благо конный, ускакал на запад.
И каждый знак, знак препинанья, задаёт вопрос;
Ибо когда я, роясь средь ракушек, пачкался в песке,
Когда я под Брентау надгробье разыскал,
Передвигая папочки в архиве
И прочитав в отеле по пять раз
На разных языках один вопрос:
Рожден когда и где, и почему? –
Хватая воздух ртом, искал ответа, мой карандаш,
Ну чем не монастырь, исповедально изливался на бумагу:
То было в годы рентной марки. [2]
Здесь близ реки Моттлавы, лишь притока, [3]
Где бесновался Форстер и молчал Хирш Файнгольд,
Здесь, где я первые свои ботинки
Сносил, и, научившись говорить,
Я нехотя столкнулся с заиканьем: песок, насквозь сырой, –
Кулич слепить, – покуда детский Грааль
Возвысился готическим собором и распался.
То было через двадцать лет после Вердена;
И сыновьям тридцатилетний срок
Меня отцом чтоб сделать; запах хлева
Имеет сей язык, страсть коллекционера,
Когда истории и бабочек нанизывал на нить,
Ловил слова, как рыбу, которые, как кошки,
Дрожали на сплаву и, к берегу причалив,
Родили дюжину котят: слепых и серых.
Рождён когда? И где? И почему?
Вот что таскал повсюду я с собой,
В реке топил, что называем Рейн,
Хранил и зарывал под Хильдесхаймом;
И вот что водолазы отыскали и понтонным тралом
Песок со взморья, клад слежавшийся со дна
Подняли наверх, на поверхность вышел, на свет.
Янтарь, орешки бука, порошок шипучий,
Карманный нож, переводных картинок пачка,
Одна к одной, параметры тоннажа,
Монеты, пуговицы, стрелки от часов,
Кусочек ветра для всего найдётся.
Авантюризму учит моё бюро находок.
Вонь, аромат, обитые пороги,
Долги столетней давности и батарейки,
счастливые в фонариках карманных,
И имена, всего лишь имена:
Эльфриде Брошке, Симонайт,
Гушнерус, Луш и Гейнц Становски
И Ходовьецки, Шопенгауэр
Родились там. Когда же? Почему?
Да, у меня с историей всё было хорошо.
Спросите про чуму и дорожанье.
Отвечу бегло даты заключенья мира,
Магистров орденов и шведский кризис
И знаю ветви рода Ягеллонов [4],
И церкви все от Иоанна
До Тринидата, красный там песчаник.
Кто спросит еще где? Язык мой острый
По-прибалтийски подло комнатно-тепличен.
Как делает балтийская волна? – Блубб, пиффф, пшшш…
На польском, на немецком: Блубб, пиффф, пшшш…
Когда я на уставшем от торжеств народных,
Вскормленном спецавто и бундесбаном
Ганноверском собраньи эмигрантов
Спросил функционеров, то они забыли,
Как делает балтийская волна,
И дали знак Атлантике трубить;
Я был бескомпромиссен: Блубб, пиффф, пшшш…
Тогда вскричали все: Забить его, забить!
Отрекся он от ренты, компромиссов,
Прав человека, города отцов,
Послушайте! – убийственный язык:
То не Балтийско море, то – измена.
Спросить с пристрастием, тащите эшафот,
Распните, колесуйте, ослепите, ломайте, жгите.
Подберите под память винт. Да-да!
Нам надо знать, где и когда.
Не на тростниковой дамбе, не на бюргерских лужайках,
Не в граде пряностей, – ах, если б я
Родился меж амбаров островных! –
Близ Штрисбаха, близ воинской межи
Случилось это, улица зовётся сегодня
На польском Лелевела [5] – только номер
От двери дома слева остался на века.
Песок, насквозь сырой, кулич слепить. И Грааль…
Рождённый в Клекербурге, западнее от…
То место к северу на запад и южнее от…
Там свет сменяется намного чаще, чем…
И чайки там – не чайки, но однако…
И молоко рекой, рукав, притоком Вислы
Текло, что мёд, – мостов богато – мимо.
Крещен, привит, конфирмован, обучен.
Играть, играл осколками от бомб.
И вырос я, взрослея между
Господним Духом и Гитлера портретом.
В ушах навек остались корабельные сирены,
Обрубки фраз, команды против ветра,
Бой уцелевших склянок, пламя дул
И волны Балтики негромко: Блубб, пиффф, пшшш…
12 – 18 сентября 2007 г.
Примечания
1. Клекербург – город, который дети всего мира делают на пляже из мокрого песка, строя запруды, плотины, башни песчаных замков,
потом разрушают его – чаще всего водой – и отстраивают вновь. Немецкий глагол kleckern означает «пачкаться за едой,
неопрятно есть». У Грасса Клекербург символизирует город детства.
2. Rentenmark (f) — рентная марка (денежная единица Германии в 1923-1924 гг.)
3. Река Моттлава – приток Вислы.
4. Ягеллоны = Jagellonen (польск. Jagiellonowie) – польско-литовская династия Гедиминовичей, правившая
в Великом княжестве Литовском в 1377-1381, 1382-1387 годах и польских королей (1386-1572), ведущая своё происхождение
от литовского князя и польского короля Ягайло (Jagella). Уния Литвы с Польшей, изменяясь с течением времени
и иногда прерываясь, была, однако, могущественным фактором в развитии исторической жизни.
5. Точное место и время рождения Грасса: 16 октября 1927 года, дом № 13 кв.6 по улице Лелевела (Lelewela)
в районе Вжешч (нем. = Лангфур) в городе Гданьске (Данциге).
-------
Первая публикация перевода состоялась 28 мая 2008 года на литературных чтениях при участии Даниила Гранина и Гюнтера Грасса
в актовом зале СПбГУ. Русский перевод демонстрировался на большом экране в зале одновременно с авторским
исполнением стихов Гюнтера Грасса на немецком языке.
О проекте
