* * *
Раздать голубям
как сдобные крошки
в пыли у Апрашки
обрывки листков с именами
вчерашних грехов
В завязанный ворот
белой рубахи поймать
в холодном ручье
без усилий
слепящее золотом слово
Слово –
огонь, ветер и пепел,
глина и дерево,
жаркая сталь и алмаз
Слово
под плёнкой
в подземном вагоне
Слово
из белого выхлопа
в небе
Слово –
просвет
в последнем бреду
Увидеть
цвет пламени
из канцелярской
в американских
узких конвертах бумаги
Дым
не всегда
возникает на месте огня
Я изучаю
под вой неуместной ракеты
повадки животных
мне незнакомых пород
* * *
Абсолютный покой
на границе прилива и сна
обещает тебе
фотоснимок песчаной косы
Эти девы несут
под покровами риз письмена
но не ждут серенад
да и песен пастушьих не ждут
Произвольный патруль
перешил наугад рукава
Ветхий флаг на мосту
грубый ветер порвал на бинты
* * *
Даже в гостях у иных Европ
прочь из колоды воротит пень.
Ехал опушкой вдаль эфиоп.
Был его лик, будто светлый день.
В битвах ужасных за медный грош
смелый охотник, как ты и я.
В книге расхожих надежд, кто вхож
был к нему — жёг следы на полях.
Ясность, похожая на сироп.
Воздух прозрачен и густ, как вар.
Рухнувший — в правом зрачке — небоскрёб.
Левый — уже проросла трава.
* * *
...А он сказал «je ne sais quoi»,
нырнул в тоннель, и был таков.
Где высока полынь-трава,
легли одиннадцать стрелков.
Он был куратором любви
в école normale на rue Crimée,
болтая в медленной крови
вино приятных полумер —
пока не вспыхнул благовест,
и трижды не пропел блатарь.
Письмо из незнакомых мест
скользнуло прямо под алтарь.
А лёгким ритмам — несть числа,
и каждый манит в высоту,
где в белом вихре два крыла
слились в пылающий лоскут...
Да, он хитёр был и удал,
и лязгал шпорой на ноге,
когда держал двойной удар,
и отступал, comme à la guerre.
* * *
Помолчим, пожалуй, немножко.
Прикорнём и вновь помолчим.
Ртутью скачет серая кошка.
Ну а мы – курнём на дорожку
и смахнём, не глядя, в окошко
сыроватых слов куличи.
Было время, были сомненья.
С белой крышей звонкий рояль.
А теперь вечернее зренье
различает тонкие звенья
в ритме дней, что вёл в эту даль.
Стопка книг в неярких обложках —
всё, что выдал хитрый конвейр.
За окном опять неотложка
второпях рулит по дорожкам
в предвесенней снежной канве.
Петербургское
Город, который мне выдал лишь временный пропуск...
Данный по праву любви, он просрочен, потерян.
Выполнив давний заказ, я выдавил прочерк
в чистой строфе пыльных его бухгалтерий.
Город, в котором мой путь осеняли, как свечи,
чёрные розы башен Владимирской церкви...
Чайною прозой ночью ложатся на плечи
сырость его мостовых, садов его трепет.
Город, который дразнит, зовёт и смеётся
ликами глупых девчонок, праздных мальчишек...
Строгий модерн в троллейбусных стёклах и солнце.
В скверике пьют, и болтают всё тише и тише.
* * *
Я усну на просторах Евразии,
когда вьюга сошьёт мне ярлык.
Ну какая, мать, эвтаназия,
если снег залепил все углы?!
Звоны древнего благочестия
разливаются в белом краю.
И укутанной снегом невесте я
безмятежные песни пою...
Было время чеканного профиля,
был отчётлив орфический такт.
Но сегодня, поднявшись на кровлю, я
звёзд не вижу в привычных местах.
Над проталиной неба ненастного
опрокинут сосуд с синевой.
Нет на свете знамения ясного,
если нет его над Невой.
На московских, на галицких улицах
свистопляс стоногой орды.
Церкви меркнут и странно сутулятся
в сизом зареве лебеды.
А на дальней заоблачной станции
черти льют слюну с кислотой.
Вы нашли на нас новую санкцию?
Мы ещё не забыли о той,
когда медленно, будто статуи
с парапетов ажурных дворцов,
мы вставали и вместе падали
на разбитый лёд, под крыльцо...
Я усну в позе зимнего лотоса
под бестрепетным взглядом Луны.
Буду слушать, как ветер из Космоса
ледяные несёт валуны.
Я усну, когда спать прикажут мне
с отдалённых вершин снега.
Это небо лиловым кажется,
и заря уже очень близка.
* * *
Он отбросил солнечный мяч.
Он сказал ему: «Не маячь!»
Но без права быть маяком
нет нужды звенеть молотком.
Не свести клинка со штыком,
не разъять гортань с языком,
если свод из розовых туч
не прошьёт прямой алый луч.
* * *
Рассыпайся и плачь. Ярким порохом вейся по свету.
Ты на галсах к воротам поднёс алый огненный мяч.
Нет оград и опор. И на просьбы знакомых ответов.
Только кованый ветер бьёт заросли веток и мачт.
Ты к закату бежал наугад верстовыми шагами.
Здесь взлететь может каждый. Ну что ж ты? Попробуй, взлети!
Я не знаю, кто ты, пока ты не прочтёшь мне на память
имена горьких трав, что цветут от ноля до шести.
До реки – только шаг. А до солнца в ней – полкилометра.
Колкий снег лижет крупы сошедших с пути лошадей.
Цвет надежды твоей – это оттиск солёного ветра
на холодной, как время, и зыбкой, как пламя, воде.
2014 — 2015
О проекте
