Нечаянный, неиспорченный апрельский день в Ирландии
празднует день ушедший
штопорами вечного
кружащего снега, тающего и умирающего,
оставляющего за собой зелёные краски пастбища,
и ещё другие, столь же зелёные...
Мы даже представили было себе,
что нам нравится эта большая перемена в нашей жизни —
рука в руке, напомаженные улыбки,
столь изящно умаляющие наше опрометчивое отречение.
Мы дошли до искусственного пруда,
огороженного с обеих сторон плотинами, отражающего Замок —
природный пейзаж для художника с выцветшими красками —
в тихие ясные дни и в ещё более ясные вечера.
Поначалу пруд показался нам тихим участком реки:
Лиффи — бурная, дикая,
разбегающаяся, готовая к убийству —
здесь шире, чем на двадцать миль ближе к Дублину, вниз по течению.
Там она — черна, полна подводных камней, там она бьётся о скалы,
обручённая океану в непомерной храбрости.
«Эти лебеди», — сказала ты, «умирают,
когда теряют любимого друга. Нынешней весной изгнанник-перс
жестоко убил одного из них, и его подруга
перестала принимать пищу.
Когда же и она умерла,
это вызвало взрыв ксенофобии.»
Взрывы становятся здесь привычными.
Однако всё, что касается королевского лебедя —
глупо, раздуто, похоже на дорогую игрушку,
на которую родительскому баловню не хватает жалованья.
Мы глядели на то, как самка лебедя,
как царица на троне или как огромная голова фараона,
сидела на лохматом гнезде из прутьев,
вдвое больше гусиного.
Лебедь-самец вырвался на свободу
из этой уютной, стоячей матриархальной запруды
и храбро понёсся через укреплённые пороги в Дублин,
пьяно ухмыляясь, летя, подпрыгивая и как будто показывая,
что король вправе быть слишком счастливым.
Я хотел написать о нашей последней прогулке.
У нас не было другого дела, кроме как смотреть вокруг.
Семь лет, которые вызывают сегодня улыбку умиления,
праздные забавы у реки, плывущий мимо лебедь....
Ложное обещание
пребывать в радости, покуда пребудут наши тела.
Ностальгия, распылённая мыслью,
кочующая по свету, как вчерашний снег,
побеливший землю неровными мазками.
О проекте
