Не новость, один смотрец уже на человека не похожий складывал эти буквы в глубокий угол, под подушкой слишком прятал он словей своих значемя.
И ты - эта та мясозаготовка, ещё не новая, это ты, та вот с зубами, как раз человек.
Мимо тебя вижу, зрю зря смотр тебя: шла, пришла пришли себя сюда, где пяльцы пальцев.
Я никак не навижу тебя.
Словами на вынос смугло-волокий седокан эту сказалку уже дал, тот мудрый он, кладущий воду в девственный стакан.
Читательница, ты деляга смысла я положусь на твою разсудимость это ли зряко для детских глаз?
ДОБРОЕ УТРО
"Гусь - примерный семьянин, не то что селезень."
И. Акимушкин
Когда мир падает во круг меня и нас нет в любом месте Когда ночь.
Я не вмещаюсь в огне, узкие шторы света делают мне больно, длинные кривые крепкие крюки в пятнистые пятки - корни ног а по пятницам - розги.
А это крестьяне поют хороводом мне обо мне: "Умный шибко выкий эты. Эй ты, злобный, эй ты, светлый, эй ты гибкий, длиннополый, пальцем мял зачем траву ты будто нету тебя дома будто спишь ты наяву."
Чьих коров тягал за вымя молоко давно то скисло, ветер дует шайку туч а по нём шныряет луч.
Смелый самый грязный гений, и твоё головаренье окончательно коробит все слова твои в углы.
Слишком жутко ты сверкаешь выводя глаза из гущи из-за окон, строго взятый, автономный, думающий и токарный револьверовый стенатель.
Тазобедренным шарниром концертом мягких сочленений, враг, тебе я завяжу головы твоей шузу.
Разошлись, крестьянов рой! дети, утро вновь опять нас закончило искать. Ночь корячилась, урод, пригласи её соспать.
ПРОТИ-ВО
Как пара муравьёв, раскинув крылья, на всех парах спешали злы дни.
Безсловесно, безславно под ними рядом тут кружат в оси две жужжелицы злобы.
Эй ты, жёлудь, эй солдат запаса куда заделал ты глаза свои, ведь говорят тебе держи их в оба
ПВО ба!
Муравьедни летят, висят над горой над долиной, над осиной разинув шасти, раскинув масти.
Острые девушки, селезни, по-дружески держали ноги и только строгий их язык дрожал в груди ночной
и выходила на берег Катюша и их переломила до одной.
ПОСВЯЩЕНИЕ
Утроночник, белый батя, бледно-милый,
не шагай в нутрях кровати, не сучи ногтём лоб медный, ты мне рыцарь многобедный.
Из-за мяса, из-за гор на плечах шипит пожар из ноздрей висит огонь ты наездник ты и конь.
Возвращался ночью я, ночь я видел раза два, говорил едва слова, но взглянуть велеречиво ей в глаза я не глядел:
день цепной - вот мой надел день - ночей водораздел.
ПАУК И ПАУТИНА
(басня относительно скольжения)
Дай мне слово - я сделаю дело. Дай мне чёрствую косточку - я придумаю сливу.
Кольцо волос на память, руки прямо на память может быть что-то может быть может быть это есть что-то.
Смой воду с лица, можно ведь видеть - наездница поездов с лихом, дышала ты вроде печально... Что смеешь ты дать мне? - лишь что-то ненужное очень.
Кубики слов, квадратные грозди и кости - вот россыпи в везде. Вот что всегда валялось подле. Я тут беру моё.
ИЗ ЖИЗНИ ГОСПИТАЛЯ
Смерть из кондиционера смерть как раны вяжет веки Йод течёт, реки из рук бегущих, смерть потягивает на диван, глаза как глупые раскладушки. Палата уходит вдаль и у игрока всех самых тонких струн губы отвисли.
Как он одел её, лицом вперёд, глазами вниз, как рукавицу теплоты, как лихорадку на губе, таскал её с собой везде,
и вот все невиновны как опять.
НУМЕРОЛОГИЧЕСКАЯ НАУКА
Три груза грязи, три пустых слона у двух тугих ворот стоят как на подушках наждака, значит к дождю...
две девушки сидели на пальцах, стакан один вдовой глядел, кровать пушистым животом торчала рядом, но да вера в народе вышла.
один сидел погрюмистый чабан руководцем овец, главарём вечно он у них служил,
но дождь пошёл, ворота порвались на части, кровать наполнилась водой, стакан промок, а овцы спрятались в слонов:
необратимы перемены дней.
* * *
Мальчик маминого возраста - всем было столько - скользит улыбкой через призакрытые зубы.
Улыбка завалявшейся открытки и тот же город, забытый закрытый рукавами, крепостная стена - странная старинная мембрана.
Внутри стены сперва он пил, как каждый потом - как каждых два. Больше чем много лет, больше больных синих рук, кинул пепел за шкафом и вот он сам не больше чем улыбка которую вдевал в лицо сам, столько разных раз.
Это же просто как смерть, это же доступно каждому!
ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ
Мои губы набухли, как почки. Мы легли с нею рядом. Не всё, что я ей дал, она взяла.
Любовь укусила меня в тело, телу было тепло, даже больно, но позже - ведь женщина запах прелых листьев уже изо рта издала - чувствительное существительное.
Я делал ей знаки желанья на губах, и в детской комнате за наблюдением снов соблюдал строжайшую диету: печенье. Запивал кипятком, сочным дёгтем замазывал дыры. Всё для здоровья: кипящее ведро воды для тёплых ног, в носках горчица для сугрева душ.
Слов проводник теперь, как никогда, здоров.
ЗАКЛЯТИЕ
Лишний лишний чуждый левый на лету вдевая серый пепел-дым как колокольца
уж разгадал черты её немудрого лица линии рта, лукавости, ужимки... Шуршит, как шинами, машина заднего мозга.
До последнего подбородка натянув усы и полотенца, на кафеле собою крест изобразя, домашний тигр, он же кот, усами приласкал вниманье, хвостом чуть изредка грозя
и сидя утюгом, разглаживал кровать, иль шествовал вперёд - как девушка конём парадным, грозным заходит солнце за дом за углом.
И вот оно зашло, и в доме тихомышь и только двое москвичей крадутся мимо кирпичей.
САМОДРУЖЕЛЮБНЫЙ ЭТЮД
И друга не нашёл, и друг друга не нашёл, другой я тоже не нашёл в разводах сыро-серой ночи...
Дрожит мой стол, дрожит стакан, ночью топчан очей. Дрожу слегка и я, обдумственный и кроводушный, резной, нелепый, нежный, чей?..
И жажда жизни - как грудная жаба. Млечный младенец - как стреноженный поэт в чужой стране тонущий в ванне, опахало ладоней по уши в воде.
Я больше так жить не люблю. Люблю, как память, потакать себе. Себя держу в руках, как свой.
Где раньше рос опрятный корень, там мне теперь расти травой.
БЕЗ НАЗВАНИЯ
Пожилая жилистая змея, цепкой шубой хищная, для глаз неприличная,
и острые простые девки - глаз тягачи -
как две звонкие скрепки, как древяные скобки и скрипящие щели: сейчас ужалят.
Та, что повыше возрастом, вышла из себя; другая, в надежде быть внятной, бедровыми ключицами желания шалит, хоть небольшая ростом от земли. Узкой шеей внимание держит...
Мимо, шагов моих поступки!
* * *
Поскольку мы необходимы, то значит, нас не обойти. Чудесница, как там?
Пушистое солнце, с лучами как лучшая яркая селёдка, взошло. Так женщина, шагая под конвоем, руками собирает россыпи грудей, запястьем охраняет светлый свой живот, к вокзалам выбирая путь, пустая головой и зрелая несчастьем.
Словесная лестница, по мху сухо ступая, кто же ты такая?
Утри рот, ласковица, гибкая, птицевидная, но безгласная.
На голом электрическом шнурке качается прозрачная ярая лампа в наморднике из проводов.
Плечи в упор пылью поражены. Нужны ли мы, нежны ли?
ФИНИСТЕР*
Что мне вам привезти, из местного сюда в известное туда?
Чем в чаще слов душ ворох воротить?
Каких слов перевесть, чтоб за ворот не лазить?
Люди годы не спят, копят историю, тонкими вязкими чернилами, тростинкой её, как ширму, пишут.
Один десятком пальцев расчесал гитару, ржавого голоса открыл консервную банку, пустил себя по кругу.
Над ними хворост птиц, небесный сор, летает, и лишь ему на волосы садится.
В той далёкой стране, как в кленовом коне неужели тут жили и мы? Да и не жить жаль - пусть ползёт эта жужжелица...
Выглядываю из окна, как новость. Дома - здесь их не строят, только копают.
Аисты антенны качают, вдетые в голубизну, мачты горечью крепчают, песни латанных лет в воздух вмещают.
Наружу город рос чуть замечайно, теперь там жарко, город - небольшой.
* Финистер - нависающая над Португалией западная оконечность Испании.
О проекте
